Ничья. Получившая имя
Шрифт:
– Началось, началось! – горячечно сообщила та, что наверху, молоденькая жгучая брюнетка. Я бы дала ей лет шестнадцать, но мягкие черты порой вводят в заблуждение. – Их, как нас, выстроили.
– Много? – подала голос та, что снизу, тоже темненькая, но шатенка.
– Какая разница? – зло отозвалась со своего места обладательница внушительного бюста из моей партии. – Позлорадствовать хочешь?
– Вовсе нет! – обиделась девчонка и замолчала.
Я ей чуточку завидовала. Все окна в храме высоко, на галерее, даже с лестницей достанешь. Только одно на хорах, но его заняли девчонки. А так хотелось в последний раз взглянуть на нормальную жизнь! Впервые задумалась, какая участь меня ждала: рынок или
Долго не решалась поднять крючок, все боялась: остановят. А когда палец уже нащупал заветную железку, судьба громко рассмеялась в лицо.
– Еда! – раздалось за спиной.
Побег пришлось отложить. Надеюсь, потом представиться случай.
В храм в сопровождении солдат вошли несколько женщин с мисками и кастрюлями с мясной похлебкой. Мы по очереди разобрали посуду, наполнили ее темной жидкостью и расселись на прежние места. Ели немногие, большинство в прострации сжимали миски. Я через силу запихивала в себя похлебку: чтобы сбежать, нужны силы. Только вот с каждой минутой мечта вновь очутиться дома казалась все более несбыточной. Фрегийцы словно читали наши мысли, предчувствовали каждый шаг.
Недостающих двух девочек привели скоро. Я полагала, мы промаемся в неведении до вечера, но сборщица управилась быстро. Она выбрала двух юных шатенок. Ничего особенного, но женщина хотела скорее покончить с отбором. Видимо, уже нашла тех, кто обеспечит ей счастливую старость.
– Ну вот, – сборщица обвела нас пристальным взглядом и широко улыбнулась, – теперь вас ждет путешествие во Фрегию. Не надо плакать, лучше думайте о том, что вы избранные. Вас научат тому, чего никогда не узнают ваши сестры, вы будете служить могущественной богине, ублажать лучших мужчин империи. Не стану скрывать, придется тяжело, но, если вы постараетесь, возможно многое. А теперь несколько правил.
Алая ткань заструилась по воздуху, зачаровывая, приковывая взгляд. Поневоле забываешь, кто перед тобой, любуешься прошедшей неведомую школу женщиной.
– Некоторые пробовали убивать сборщиц. Подобные мысли сейчас тоже наверняка посещают ваши головы. Так вот, моя жизнь ничего не стоит, зато моя смерть изменит ваши кардинально. Они закончатся здесь и сейчас, а в Рьяне проведут новый отбор, заберут вдвое больше девушек и выборочно казнят десяток мужчин. Решайте сами, стоит ли рисковать.
Она прохаживалась между
– Вы заранее хороните себя, – продолжала сборщица; каблуки звонко стучали под сводами храма. – Но у каждой есть шанс. За него надо бороться, девушки, будущее определено только у тех, кто останется в храме. Постарайтесь понравиться жрецу, улыбайтесь, соблазняйте и не сопротивляйтесь.
Последний глагол вызывал опасения. Разве выбранных для рынка тоже насиловали, или женщина имела в виду что-то другое? Наверное, иначе какой смысл нас продавать?
– Сейчас вас осмотрит врач. Если кто-то окажется бракованной, ее заменят.
– Мы не вещи, чтобы так о нас говорить! – подала голос все та же брюнетка со вздорным характером.
Мысленно я была с ней солидарна. Все происходящее напоминало дурной сон, потому что не могло происходить в действительности. Нужно только ущипнуть себя, и морок развеется. Увы, никуда не девался, на коже оставались лишь синяки.
– Вещи, – припечатала сборщица. – Отныне у вас нет ни имен, ни фамилий. Я дам каждой кличку, которую вы будете носить до конца дней. Если повезет, жрец или хозяин сменят ее, а нет, навсегда останетесь Лютиком или Ягодкой.
– Хватит это терпеть!
В храме назревал бунт. А я-то решила, слова сборщицы убедили всех сидеть тихо. Вслед за брюнеткой встала другая девушка, потом еще и еще. Готовые растерзать, они заключили в кольцо женщину в алом, требовали немедленно отпустить их. Я предпочитала не вмешиваться, заняла выжидательную позицию. Как показали дальнейшие события, абсолютно верно. Сборщица не стала вести переговоров, а зычно кликнула стражу. Она быстро скрутила бунтовщиц, одарила ножными и ручными браслетами. Остальные девушки, сгрудившись в уголке, молчаливо наблюдали за происходящим. Выводы из преподанного урока мы сделали.
– Радуйтесь, что я не решаю вашу судьбу, – процедила сборщица и поправила порванную в нескольких местах ткань. – Иначе половину сразу отправила бы в храм на низшую ступень. Но у вас еще есть шанс одуматься. За второе такое выступление прикажу наказать плетьми. Сами понимаете, любой дефект лишает шанса стать наложницей. И если вы по дурости своей полагаете, будто это постыдно, заверяю, храм в сто раз хуже. Или надеетесь обольстить молоденьких служителей? Напрасно! К жрецу вам тоже не пробиться, девушки крепко держатся за место. А если вдруг он из интереса или со скуки прижмет вас пару раз, так и не вспомнит через пять минут.
Высказавшись, женщина уселась на складной стул и велела расстелить простыню на галерее. Вскоре появился врач. Старичок даже не взглянул на нас, что-то бормоча себе под нос, быстро поднялся по ступеням.
– Ну, теперь по одной наверх, – скомандовала сборщица.
Спасибо, хоть осмотр непубличный, но раздвигать ноги перед мужчиной… Хотя все равно придется, Джанет, привыкай.
Девушки не спешили выполнять указания, пришлось сборщице вмешаться. Первыми она направила наверх бунтовщиц. Их цепи громко грохотали при каждом движении, каждая ступенька давалась с трудом. Осмотр длился от силы пару минут, но возвращались девушки пунцовыми от стыда и категорически отказывались рассказывать, что с ними делали.
Я очутилась примерно в середине списка. Когда палец сборщицы ткнул в грудь, вздрогнула и с надеждой огляделась: вдруг ошиблась? Но никто не спешил вставать, наоборот, все сочувственно уставились на меня. Прежде я взлетела бы на галерею за считанные мгновения, а теперь волочила ноги. Впереди ждали стыд и позор. Меня превратили в вещь. И почему? Только потому, что императору понадобился новый клочок земли, а продавшаяся завоевателям женщина в алом указала на меня. Есть ли у нее дети? Глупый вопрос, Джанет. Такие детей не рожают и замуж не выходят.