Нигилист-невидимка
Шрифт:
– Выпьете со мной чаю, – она великолепным, исполненным достоинства мановением руки отослала Ежова, который безмолвно повиновался и растаял как тень. – И без титулов, прошу. Мы тут живём в новом обществе, по-простому.
Уселись за чайный столик, расторопно накрытый Марьей. Новенький изящный сервиз дрезденского фарфора радовал глаз.
– Поухаживайте за мной, Борис Викторович, – приободрила графиня слегка оробевшего Савинкова. – Вы, верно, устали с дороги?
– Добирался на перекладных, – беглый ссыльный скромно опустил глаза, взял хрупкий заварочный чайничек с золотым ситечком. –
Савинков замолк. Налил себе и стал помешивать ложечкой сахар.
– Окольными тропами, что вились пред вами в лесной глуши, возвратились к океану смерти.
– Как вы сказали? – вскинул голову Савинков.
– Повторить? – явила неожиданную прямолинейность Морозова-Высоцкая.
– Если не затруднит.
Графиня повторила. По спине Савинкова пробежал холодок. Не зная, куда себя деть, торопливо отхлебнул чай, обжёгся, поставил чашку, неприлично громко звякнув.
– Меня, наверное, ищут, – проговорил он, помедлив и находясь в смущении. – Вынужден был побеспокоить, несмотря на соображения конспирации, но и руководствуясь, прежде всего, ими… – он запнулся. – В Вологде Анатолий Васильевич Луначарский рассказывал мне о вас.
– Вот как, – морщины на лице графини разгладились. – Лестно. Помнит ещё.
Савинков легонько покрутил чашку, как бы поправляя.
– Расскажите о себе, – мягко подтолкнула графиня. – Кого из людей в ссылке знали?
И беглец выложил козырь.
– Адрес ваш назвала мне Екатерина Константиновна Брешко-Брешковская и снабдила рекомендательным письмом к вам. Вот оно. Прошу прощения.
Он надорвал подкладку на шляпе, извлёк сложенную четвертушку бумаги и с лёгким поклоном протянул Аполлинарии Львовне. Морозова-Высоцкая приняла ксиву, поднесла к носу лорнет.
– Другой разговор, – когда она дочитала, взгляд сделался почти дружеский. – Вы можете остановиться у меня. Место за столом найдётся. Здесь тихо. Если вы будете избегать пьяных дебошей и назойливости в отношении замужних дачниц, это позволит исключить полицию из круга общения. Глупости происходят от скуки, а скучно у нас не будет. Мы привлечём вас к революционной работе в пределах дачи, если вам угодно. Нам очень не хватает лишней пары рук.
Савинков замялся.
– Вы желаете навестить Веру Глебовну? – в лоб спросила графиня.
«И про жену знает? – молодой человек был сбит с толку. – Верно, Ежов разболтал, чума. Все всё видят, все всё знают, все треплются обо всём почём зря».
– Для меня сейчас путь домой есть кратчайшая дорога на Шпалерную. За квартирой наверняка установлено наблюдение. Всюду шпики, всюду глаза и уши.
Лицо графини выразило приличествующую моменту тень печали, которая пробежала и растаяла, подобно облачку на небосводе вежливого внимания.
– Я к вам потому и пришёл, что это наименее вероятно для охранки, и, как сказала Екатерина Константиновна, вы можете оперативно помочь перебраться за кордон.
– Сейчас возможности куда скромнее, а ряды совсем жидки, – печально сказала Аполлинария Львовна. – Я лишена возможности снабдить вас паспортом, и даже проводника-контрабандиста для перехода границы взять неоткуда.
– Однако, – осторожно рискнул Савинков, – могу ли я рассчитывать на ссуду, пусть под определённый процент?
– В моём нынешнем положении это представляется едва ли возможным. Кроме того, единовременная помощь, пусть даже дворянину, идёт вразрез с моими принципами, тем более, под ссудный процент. Это не является отказом в посильной помощи, Борис Викторович. У меня вы можете найти приют на некоторое время. Воспользуйтесь этой возможностью, прошу вас. Ситуация способна измениться в благоприятную сторону, но этот момент требует некоторого ожидания.
После сытного, пусть и вегетарианского завтрака на кухне, Савинкова разморило. Остаться на даче в Озерках или топать в город много вёрст с непредсказуемым результатом и риском? Он сделал выбор в сторону сиюминутных потребностей.
– Если вас не обременит моё присутствие, – смирился Савинков.
– Нисколько.
– Постараюсь не докучать.
– Вы разбираетесь в технике? – спросила графиня.
– Мои способности будет уместно отнести к области юриспруденции, – Савинков негромко кашлянул.
– Вы молоды, умны и получили прекрасное образование. Я познакомлю вас с Воглевым. Он вам всё объяснит. И представлю вас Николаю Ивановичу Кибальчичу.
– Неужели родственнику того самого?
– Не родственнику, – одарив покровительственной улыбкой, молвила графиня грудным голосом. – Тому самому.
– Но ведь его же повесили…
– Вы сами всё поймёте, когда увидите. Обещаю, проведённое в Озерках время оставит незабываемые воспоминания.
– Покорнейше благодарю, Аполлинария Львовна.
– Марья приготовила постель во флигеле.
Савинков понял, что аудиенция окончена, и поднялся. В гостиную заглянула прислуга.
«Подслушивала», – утвердился в подозрениях беглец.
– Желаю сладких снов. Отдыхайте с дороги! Вам поможет Юсси.
Марья проводила в переднюю, где отирался финн. Проходя, Савинков то ли различил еле слышный шёпот, то ли – он не понял – уловил чью-то мысль:
«Барин, беги!»
– Воглев, – раздался глас свыше. – Антон Аркадьевич.
Савинков вскочил с кровати напуганный. Чудовище пробудило его. Оно подкралось и материализовалось. Он ощутил приближение. Пригрезилось, будто к изголовью подошёл людоед, встал и выбирает, как напасть и за что схватить, – а когда усилием воли сбросил дрёму, оказалось, что это не сон.
– Виноват, сморило с дороги. Честь имею рекомендоваться, – беглец представился, ощущая себя не в своей тарелке.
Воглев стоял, заложив руки за спину, смотрел неподвижно. Был он коренаст, на голову ниже Савинкова. Грубо вытесанная башка заросла густым чёрным волосом. На макушке он вился красивыми прядями, усы же и борода до самых глаз торчали клочьями, будто их постригли впотьмах овечьими ножницами. Мясистые складки на высоком лбу застыли в напряжённом раздумье. Под широкими бровями горели диковатым огнём карие глаза. Крупный нос, толстые губы, грудь бочонком. Под грязной белой рубахой с засаленным галстуком перекатывались при всяком движении бугры природных мышц.