Нихт капитулирен!
Шрифт:
– Это совершенно неприемлемое предложение, – отрицательно покачал головой Литвинов. – Латвия, если мы правильно поняли суть ваших предложений, переходит в сферу интересов Советского Союза, а поляки требуют фактического разделения ее пополам. Мы настаиваем на том, что Рижский залив должен полностью и без каких-либо оговорок считаться нашей зоной влияния.
Максим Максимович быстро глянул на Молотова, получил утвердительный кивок с его стороны, после чего продолжил.
– Конечно, мы можем удовлетворить притязания Польши, уступив им часть побережья на юге Латвии, но не в таком
– Германии хотелось бы избежать конфликтов в окрестностях ее восточных границ, – дипломатично заметил Йоахим фон Риббентроп.
– СССР также не желает конфликтов в районе своей западной границы, – парировал Максим Максимович.
В переводе с дипломатического языка этот диалог означал ни что иное как: «Мы не позволим вам напасть на Польшу». «А мы – вам».
Переговоры между немецкой и советской делегациями продолжались уже пять часов.
– Товарищ Литвинов рассуждает умозрительно, – вмешался в беседу Молотов. – Совершенно понятно, что президент Мощицкий руководствовался скорее военными, нежели политическими резонами. Однако Советское Правительство в моем лице заверяет вас, что никаких военных действий против Польши мы не планируем, и не намерены планировать в будущем. Да, у нас имеются некоторые территориальные претензии к Польше, однако они не настолько значительны, чтобы решать их военным путем.
– Миролюбие Советского Союза общеизвестно, – кивнул Риббентроп, припомнив, как русские надавали по шее японцам у озера Хасан.
– Господин министр должен понимать, что дипломатию Польши очень хорошо описывает пословица «аппетит приходит во время еды», – дождавшись, пока Пауль Шмидт, личный переводчик Риббентропа, сможет передать этот его пассаж своему начальнику, Литвинов продолжил мысль. – Если сегодня, на предварительном согласовании позиций, мы удовлетворим их требования, то завтра поляки захотят получить и остров Сааремаа.
– Видимо, – улыбнулся фон дер Шуленбург, – господин Мощицкий знаком с другой русской пословицей: «проси вдвое больше, получишь столько, сколько желал».
– И все же, хотелось бы, в первом приближении, уточнить, о каком именно участке побережья Латвии, передаваемом Польше, может идти речь? – продолжил гнуть свою линию Риббентроп.
Молотов взял карандаш, подошел к висящей на стене карте Европы, и аккуратно отчеркнул прибрежный кусок латвийского побережья, проведя будущую границу по реке Вента.
– Примерно вот так, – произнес он. – В первом приближении.
Риббентроп задумчиво побарабанил пальцами по столешнице.
– Президент Мощицкий не уполномочивал меня вести переговоры от его лица, но, полагаю, немецкая дипломатия сможет убедить его довольствоваться этим предложением.
– Ну вот и славно, – ответил Молотов. – Господа, предлагаю сегодня сделать перерыв, а завтра подробнее обсудить вопросы с Буковиной, Финляндией и черноморскими проливами.
Берлин, Вильгельмштрассе, 77
– Ты что, совсем не отдыхал, Йозеф? – Гитлер смотрел на осунувшееся лицо своего «министра правды». – Или отпраздновал Рождество и Новый Год с особым размахом?
– Какое там, отпраздновал… – Йозеф Пауль устало махнул рукой. – С этой «программой культурно-исторического рывка» даже выспаться удавалось раз в две недели. Однако, – тут Геббельс довольно улыбнулся, – все готово.
– Знаю я, почему ты не высыпался, – добродушно усмехнулся фюрер. – Небось опять лично отбирал актрис на главные женские роли. И не оправдывайся, лучше по делу давай.
– По делу, так по делу. Хотя я, между прочим, примерный семьянин и отец.
– Ну-ну, – усмехнулся Гитлер. – Ладно, я не твой исповедник, чтоб ты мне в грехах каялся. Рассказывай, что у нас хорошего.
– Хорошего у нас следующее: стартовало три музыкальных проекта – остальная музыка никак не подходит для граждан Третьего Рейха. Ну, разве что Linkin Park… Этот вопрос пока изучается. Конкретно запущено: «Rammschtein», «Nachtwunsch» и «Berliner hotel»… От ссылок на Токио мы решили отказаться – мало ли как у нас потом разовьются отношения с Японией.
– Это правильно, – кивнул рейхсфюрер. – Надеюсь, внешний вид у солиста «Berliner hotel» будет не как у прототипа?
– Да мне самому чуть с сердцем плохо не стало, когда я узнал, что это мальчик! – усмехнулся Геббельс. Не так уж он и преувеличил, поскольку его реакцией на крупный план Билла Каулица (была у Карла в мобильнике пара клипов Tokio Hotel) являлись слова «Страшноватая девочка, честно говоря». – Нет, конечно. Немного расхлябанности и вольности в одежде, ведь песни-то молодежные, – но в меру, строго в меру, и со стилизацией под фельдграу, – а так все вполне прилично. Два концерта они уже дали, а сегодня, без десяти двенадцать, запускаем их первую песню на радио.
– Непременно послушаю, – сказал Гитлер и сделал пометку в своем дневнике. – Что по фильмам?
– По фильмам… – рейхсминистр пошуршал бумагами. – Пересказ их моим однофамильцем, конечно, убог, но мы подключили лучших фантастов и сценаристов Германии, и, в качестве приятного дополнения, получили семь новых фантастических романов разных направлений. Писатели меня умоляли познакомить их с автором идей.
– И что ты? – усмехнулся фюрер. – Пообещал знакомство?
– Нет, я сказал, что рейхсканцлеру некогда встречаться с ними, – иронично заметил Геббельс. – И что он уступает все права на идеи им.
– Так ты сказал им, что это мои фантазии? – расхохотался Гитлер. – И, конечно же, проследил за тем, чтобы слухи об этом распространились?
– Как можно? – обиделся Йозеф Пауль. – Конечно же, проследил. На данный момент готовы десять сценариев: «Сверхлюди Х», «Сквозь время на авто», «Батман», «Йозеф Бонн, агент 007» и «Войны среди звезд», все шесть частей… С «Войнами», конечно, пришлось перевернуть все с ног на голову, да имена изрядно исправить с названиями. Зато «Марш империи» случайно услышал полковник фон Штокгаузен, и теперь при каждой встрече требует, чтоб я отдал ему эту мелодию для гимна его полка «Великая Германия».