Никаких обещаний
Шрифт:
— Не следует верить всему, что говорит Чарли.
Брови Эрика слегка приподнялись:
— А следует ли верить тому, например, что вы работаете в службе информации?
— Да, конечно. Я работаю у Штедфельда, — она сделала паузу, чтобы понять, вызовет ли у него это имя какие-нибудь ассоциации, но оно не вызвало никакого отклика, и Эшли продолжила: — «Штедфельд» — крупная фирма, базирующаяся в Чикаго, ее отделения — по всему Среднему Западу, включая и Анн-Арбор. Я директор.
— Вот как… — его взгляд резко переместился на ее волосы, золотые
Машинально ее рука потянулась к заколке, словно для того, чтобы удостовериться, что та еще держит волосы. Затем она облизала внезапно пересохшие губы и сразу же пожалела об этом. Он замечал каждый ее жест.
Эрик улыбнулся:
— Чарли также сказал, что вы подолгу работаете и часто сверхурочно. Вам приходится допоздна задерживаться в офисе. Поэтому вы так поздно принимаетесь за стирку? Ведь уже, и в самом деле, довольно поздно.
— Это ваш способ пожелать мне спокойной ночи? — Но, возможно, он что-то другое хотел сказать, подумала Эшли. — Я надеюсь, что не слишком поздно постучалась к вам. Я бы не стала этого делать, если б не услышала музыку и шум из вашей квартиры и потому не заключила б, что вы еще не спите.
— Да, наверное, вы правы, еще не так уж поздно. Я занимался ката под кото.
Она взглянула поверх его плеча в открытую дверь, но смогла разглядеть только край черного кожаного дивана и низкий кофейный столик красного цвета.
— А что такое «ката» и что такое «кото»?
— Ката — это набор движений, определенная последовательность поз боевого искусства, чем-то напоминающая балет. А кото — японский музыкальный инструмент, разновидность арфы.
— Арфы? — Эшли почувствовала, что морщит нос, но тот инструмент, который она недавно слышала, явно не походил на арфу.
— Вам не понравилась музыка?
Тон и выражение ее лица были слишком красноречивы, так как предшествующая ночь превратилась для нее в нестерпимую пытку благодаря его музыке. Несколько раз она чуть было не разрыдалась от этого монотонного отчаяния, и теперь честность победила этикет.
— Не очень.
— Не очень, — повторил он с усмешкой.
— Я хотела сказать, что эта музыка не похожа на ту, к которой я привыкла. Мне кажется, что кото… гм… несколько гнусавит.
— Ах, гнусавит, — Эрик снова усмехнулся. — Насколько я понимаю, вы предпочитаете оперные визг и блеяние.
Ну конечно же! Он слышал ее магнитофон.
— Извините, я утром, кажется, слишком громко включила музыку. Вы знаете, я пытаюсь вызвать у себя интерес к опере. Не очень успешно, правда. Я не подумала, что это может вас побеспокоить. Стены здесь такие тонкие! Мы все на это жалуемся. Но имея соседом мистера Бернстайна, жившего рядом со мной до вас, я никогда не волновалась по поводу шума. Он был глуховат.
— В Японии у всех комнат очень тонкие стены. Я научился отрешаться от любых посторонних шумов.
— Обычно я слушаю софт-рок.
В принципе, Эшли понимала, это не имеет никакого значения. То, что они
— Я больше не буду громко включать музыку.
— Я тоже больше не буду.
— За исключением вечера в эту пятницу, — продолжала она. — Боюсь, в пятницу будет многовато и музыки, и шума. Вы уже слышали о вечеринке? — Она не стала ждать, пока он ответит: — Я пригласила коллег, друзей и многих из нашего дома. Если вы пока еще ничего об этом не слышали, можете считать себя приглашенным. Начало в девять. Смокинги и вечерние платья не обязательны.
— Чарли мне что-то говорил о вечеринке, — рассматривая ее лицо, рот, Эрик, казалось, раздумывал над приглашением, затем он отрицательно покачал головой. — Спасибо, но это было бы неразумно.
— Неразумно? — его ответ удивил и разочаровал Эшли. — Но почему «это было бы неразумно»?
— Потому что… — он колебался, не зная, что сказать, запустив при этом руку в свою густую шевелюру.
Она внимательно наблюдала, как длинные, изящные пальцы захватывают тонкие вьющиеся пряди, и в какое-то мгновение ей показалось, что она сама чувствует шелковистое касание его волос, их нежную теплоту.
Слова Эрика вернули ей ощущение реальности:
— Я не смогу прийти, потому что мне нужно повозиться с кое-какими бумагами, — сказал он. — Я открываю додзо, школу боевых единоборств, и, приступив к делу, обнаружил, что законы штата Мичиган требуют проведения большой предварительной работы, нужно исписать целую гору бумаг.
Эшли знала, что такое работа с бумагами. Она занималась бумагами на службе и часто брала работу на дом. Эшли знала также и то, как важна тишина в те часы, когда ты занят работою с бумагами. Итак, либо Эрик просто ищет отговорку, либо он не представляет, насколько грандиозная готовится вечеринка.
— Будет множество людей, — сказала она, — может быть, целая сотня, если все придут. С девяти часов стены станут ходить ходуном. Я не думаю, что вам удастся поработать.
— Ходить ходуном… — он рассмеялся глубоким и мелодичным смехом.
— И все-таки приходите, — настаивала Эшли. — Сделайте перерыв в своей работе. Я уверена: вы хорошо проведете время.
Он решил было ответить что-то, но передумал и просто покачал головой.
Сдержанность Эрика интриговала Эшли. Она предлагала ему бесплатную выпивку и закуску и всего в нескольких шагах от его двери, а он отказывается! Она задумалась о причине этих странных колебаний.
— Послушайте, что бы вам там ни говорил Чарли, я вовсе не изголодавшаяся по мужчине искательница спутника жизни.
— Чарли ничего подобного не говорил.
— Вот как? Ну, я крайне удивлена. Он постоянно твердит, что мне следует выйти замуж, что мне нужен, на худой случай, просто мужчина. Я хочу, чтобы вы знали, если вам придется услышать нечто подобное, что это идея Чарли, отнюдь не моя.
— Вас не интересуют мужчины? — спросил Эрик, и его брови удивленно поднялись.