Никогда не бывшая твоей
Шрифт:
– Тебе больно? – напомнила о себе сидящая рядом женщина.
– У меня на душе больно…
– Я хорошо знаю, что это такое. У меня тоже часто душа болит.
Я посмотрела на грязную женщину и растерянно пожала плечами. От нее страшно разило. У нее были заплывшие глаза, пересохшие и потрескавшиеся до крови губы… Такие женщины годами не смотрятся в зеркало и совершенно не переживают по поводу того, как они выглядят. Они не пользуются косметикой и не нуждаются в креме… Такие женщины уже давно не женщины. А так, их жалкое подобие. Жалкое, грязное и крайне неприятное… В другой ситуации я бы не смогла сидеть с нею рядом, убежала. В другой ситуации… В другой, но только не в этой.
– Откуда ты можешь это знать? Откуда ты можешь
– У каждого человека есть душа. И у тебя, и у меня, – совершенно спокойно сказала женщина.
– Но как она может у тебя болеть?
– Точно так же, как у тебя. Ведь мы с тобой очень похожи.
– Но чем?
– Мы обе – женщины. Вернее, мы обе родились на этот свет женщинами, нам суждено прожить сложную женскую жизнь. Мы отличаемся тем, что ты зависима. Ты принадлежишь не себе.
Ты принадлежишь тому миру, в котором живешь. А я свободна. Я свободна, у меня нет ни зависимости, ни ограничений. Ты никогда меня не поймешь, потому что ты никогда не жила на свободе.
– Что хорошего в твоей свободе? И для кого или от кого тебе нужно быть свободной? И что именно ты подразумеваешь под словом свобода? Что?
Я принялась перебирать подол платья, стараясь найти более чистое место, чтобы вытереть заплаканное лицо.
; – Свобода, она и есть свобода, – сказала мне женщина. – Она не может быть ни хорошей, ни плохой. Она засасывает быстро и из нее уже нельзя выбраться. Правда, бывают моменты, когда и у меня начинает болеть душа.
– О чем?
– О прошлой жизни.
– А кто у тебя остался в прошлой жизни?
– Семья. Муж, дети.
– И ты их бросила и ушла на свалку?
– Ушла… Понимаешь, одни рождаются свободными, а другие зависимыми. Так вот, я родилась свободной. Я не могу ограничиваться семьей.
– А как же твои дети?
– У них теперь есть новая мать.
– И ты никогда не пыталась их увидеть?
– Один раз попыталась.
– И что?
Из этого ничего не вышло. Мой муж не позволил мне даже приблизиться к ним. Иногда мне кажется, что все это было не со мной. Вернее, было в другой жизни. А ведь это и в самом деле другая жизнь. Тогда у меня была одна жизнь, а теперь другая. Когда мой муж за мной ухаживал, просыпаясь по утрам, я находила на постели букет цветов. Если это была весна, были подснежники. Если зима – обязательно розы. Если осень – гладиолусы, если лето, то любые цветы. Мужики умеют красиво ухаживать… Умеют… Не все, конечно. Некоторые вообще ни черта не умеют. Да… Так было, когда он за мной ухаживал.
– А ты скучаешь по прошлой жизни?
– Не знаю. Может быть иногда. Тут очень быстро привыкаешь. Моя новая семья теперь тут. Послушай, а ты что натворила? Тебя сюда зачем привезли?
– Меня сюда привезли из-за мужчины, – усмехнулась я.
– Из-за мужчины… Значит, тебя привезла соперница.
– Что-то вроде того.
Все беды в этом мире из-за мужиков. Все. Чего ни коснись, куда не кинься, везде мужик нагадил. Я вот когда мирской жизнью жила, своего любила безбожно, детей ему двоих родила, а затем его со своей лучшей подругой застукала. Страдала страшно. Молодая была, глупая. Это теперь я знаю точно, что кобель, он и в Африке кобель, и если у этого кобеля в одном месте загорелось, то никакая семья его остановить не сможет. Я тогда пить стала безбожно, пыталась каждому встречному свою душу излить. А затем все чаще на рынок стала захаживать. Там, в конце рынка, у мусорных баков всегда бомжи грелись. Они были готовы меня слушать в любую минуту… Ты понимаешь, я искала сострадания. Я всюду искала сострадания, а нашла его именно там. Я смотрела на этих грязных, запущенных, дурно пахнущих, пьяных людей и никак не могла понять, почему они меня слушают. А те чистые, ухоженные люди, сидящие на лавочках во дворах, не хотели слушать ни единого слова, открыто говорили, что им чужие проблемы не нужны, у них полно своих собственных.
Я понимающе кивнула женщине и на несколько секунд закрыла глаза. Я смутно понимала, где именно нахожусь, во сне или в реальности. Сижу на городской свалке рядом с бомжихой и разговариваю с ней по душам. Такое даже во сне не приснится. А если бы и приснилось, это был бы самый страшный сон в моей жизни.
– Все наши ошибки из-за мужиков, – как бы сама с собой разговаривала женщина. – Эти непростительные ошибки делают нашу жизнь глупой и ненужной. Знаешь, что самое страшное я вспоминаю о той жизни? – Женщина не дождалась моего ответа и продолжила. – Помню только, что я не смеялась и даже не улыбалась. Ты понимаешь, что это такое – не иметь положительных эмоций? Ты это понимаешь?
– Я еще не была замужем…
– И не торопись. Если тебе некуда идти, можешь оставаться у нас. Будем подругами.
– Где, у вас?
– В нашем государстве.
– В вашем государстве?!
– Только тебе придется работать. У нас лентяев не любят. Мы все находимся на самообеспечении.
– Еще скажи, что вы находитесь на самофинансировании.
– И на самофинансировании тоже. У нас здесь люди разные есть. Тут у одного мужика полный пиджак боевых наград.
– И этот пиджак его?
– Конечно, а чей же еще. Он в наш мир вместе со своей женой пришел. Приятная, милая старушка. Они с собой самое ценное сюда и принесли – пиджак с орденами. Больше у них ничего и не было. Этот пиджак висел на стене, надевать было некуда. Наденешь – люди смеются, дети пальцем показывают, мол, дед старый, из ума выжил. Теперь они у нас живут. И знаешь почему?
– Почему?
Потому что у нас этот пиджак уважают. Когда дед напивается, он встает перед этим пиджаком на колени, прячет слезы, ругает страшную жизнь и благодарит пиджак за то, что он помогает ему пережить неудачи. Даже здесь, на свалке, дед не очерствел и верит в счастье и вечную любовь. Дед-то этот на голову контуженный и ног у него нет. Он их на войне потерял. Понимаешь, здесь его все уважают и для всех он большой авторитет. Ему каждое утро все честь отдают. А что он в том мире видел? Да ничего, потому что никому до него не было дела. Пенсия мизерная. На работу не устроишься – ног нет. Конечно, такие, как он, должны милостыню просить, но не мог он, не мог! Не мог встать на колени, колен у него давно нет! Правда, он тут постоянно по ночам кричит во сне, просыпается… Просыпается и в который раз рассказывает жене о том, как погибли его боевые друзья.
– А как он к вам на свалку попал?
– Обыкновенно. Пришел металлические запчасти искать, чтобы этим хламом приторговывать и хоть как-то сводить концы с концами. Пришел и навсегда остался… А самое главное, что долгое время этот человек жил в одиночестве, потому что обществу он был совершенно не нужен, окружающим было на него наплевать. А здесь… Здесь он понял, что он не одинок, что здесь он нужен. Они с женой соорудили дом из картонных коробок и прекрасно вписались в наше общество. Он тут собирает пластиковые бутылки и банки с крышками. Сюда приезжают люди за товаром и немного платят. Он у нас окреп и на зиму себе очень хорошую землянку вырыл.
– Значит, летом вы живете в домах из картонных коробок, а на зиму роете землянки?
– Совершенно верно.
– А спите-то вы на чем?
– Как на чем? Делаем из тряпок кучи.
– Что-то вроде матрасов?
– Это и есть наш матрасы.
– Ну а тряпки вы где берете?
– На свалке тряпок, хоть обвешайся. Тут не только матрасы можешь делать, но и настоящие перины.
– Так уж и перины…
– Я тебе зуб даю, что перины.
– Да какие тут, к черту, перины?!
– Самые обыкновенные. Может и не такие уж мягкие, но для нас они просто царские.