Никогда не обманывай герцога
Шрифт:
– Нет, – прошептала она со странным выражением лица. – Я… не могу поехать. Мне не следует этого делать.
Почувствовав в ее голосе боль и даже некоторый страх, Гарет обнял Антонию за плечи, совсем не заботясь о том, что кто-то их может увидеть.
– Тогда ты должна написать ему ответ и извиниться, – предложил ей Гарет. – До тех пор пока не будет готов Ноулвуд-Мэнор, этот дом твой. Тебе незачем уезжать отсюда, если, конечно, ты сама этого не хочешь.
– О, Гейбриел! – с горечью воскликнула она, закрыв ладонями лицо, и Гарет пришел в замешательство. – Я плохой человек, я мелочная и злобная! А мне хотелось бы, чтобы все было
– Это просто-напросто неправда. – Повернувшись на скамье, он взглянул на Антонию и, отводя ей руки от лица, увидел отметины: два тонких бледных шрама на внутренней стороне запястий. Боже правый, как он раньше не заметил этого? На мгновение у Гарета перехватило дыхание, но он заставил себя отвести взгляд. – Антония, посмотри на меня, – потребовал он. – Ты совсем не мелочная и не злобная. Что такого написал лорд Суинберн? Почему ты так расстроилась?
Антония бросила на него тусклый взгляд и, казалось, уменьшилась прямо на глазах.
– У нее… будет ребенок, – запинаясь, сквозь слезы пробормотала Антония. – У нее будет ребенок, и я ее за это ненавижу. Я ненавижу ее, Гейбриел! Ну вот, я произнесла это. Она должна родить, и папа хочет, чтобы я приехала отпраздновать с ними это событие. А я… не могу быть полностью уверенной в себе, чтобы поехать туда.
– Уверен, что твой отец хотел только хорошего, – успокоил ее Гарет и взял обе руки Антонии в свои.
Голова Антонии поникла, и ветер слегка шевелил ее мягкие локоны на висках и затылке. В этот день на Антонии было синее платье, подчеркивавшее голубизну ее глаз и светло-розовый оттенок кожи – нежной, изумительной кожи. Господи, что заставляет эту женщину так мучить себя? Смерть дочери? Неверность мужа? Гарет вдруг почувствовал острый прилив жалости, смешанной со страхом и с некоторой долей гнева – на Антонию, на судьбу. Нежно взяв Антонию пальцем под подбородок, Гарет заглянул в ее глаза:
– Что еще написал твой отец? У меня есть подозрение, что ты что-то скрываешь. Думаю, лучше, если ты расскажешь мне все сама.
– Он хочет, чтобы я доказала, что сохранила фигуру и внешность, – ответила она, и ее взгляд стал неестественно напряженным. – Папа говорит, что прятаться в провинции – самый плохой из всех существующих способов положить конец грязным сплетням. Он настаивает, чтобы я сопровождала его в обществе, пока Пенелопа не поправит здоровье, потому что иначе люди начнут верить, что я и в самом деле сумасшедшая. Гейбриел, он говорит… что мне пора снова выйти замуж.
Гарет долго молчал, чувствуя себя так, словно его ударили в солнечное сплетение. Конечно, если рассуждать логично, он мог бы согласиться с доводами лорда Суинберна. Когда ее раны станут менее кровоточащими и затихнут разговоры о смерти его кузена, Антонии, конечно, следует снова выйти замуж. Но выталкивать ее в общество, когда она явно к этому не готова? И можно ли верить Суинберну? Даст ли он дочери время на то, чтобы найти подходящую пару? Все это вызывало у Гарета сомнения.
– Антония, ты хочешь снова выйти замуж? – наконец спросил Гарет и, затаив дыхание, ждал от нее ответа.
– Нет, – не сразу ответила она, покачав головой, – и у меня нет желания возвращаться в Лондон. Никакого желания.
Гарет почувствовал облегчение, но в то же время его задела такая непреклонность.
– Антония, несколько дней назад ты сказала мне, что ты сильная женщина и мне не следует недооценивать тебя, – тихо заговорил он. – Думаю, твой
– Все не так просто, Гейбриел, как тебе кажется. – Ее голос был тихим, но решительным. – Папа почти всегда стремился помочь мне. Он и брат – это моя семья.
– Антония, это просто неправда. – Гарет понимал, что потом пожалеет если не о самих своих словах, то о горячности, с которой они были сказаны. – Ты часть семьи Вентнор, ты Вентнор до тех пор, пока снова не выйдешь замуж или не умрешь. Над этим твой отец не властен.
– Ты единственный из оставшихся на свете Вентноров, – отозвалась Антония со слабой улыбкой.
– Да, но и одного достаточно, – заверил ее Гарет. – Если ты хочешь укрыться за мной, Антония, милости прошу. И если твой отец попытается мне помешать, то, черт побери, пожалеет об этом. Но правда состоит в том, что на самом деле ты во мне не нуждаешься. Полагаю, ты гораздо сильнее, чем думаешь.
Несколько секунд Антония молча смотрела на него, а потом сказала:
– Да, я не нуждаюсь в тебе. Во всяком случае… стараюсь не нуждаться. Но, Гейбриел, спасибо тебе за то, что сказал это. Я не буду прятаться за тобой. У меня будет жизнь женщины, которая сама управляет своей судьбой. Никто – даже мой отец – не сможет этому помешать, но я не получаю удовольствия от борьбы.
Гарет хорошо понимал смысл ее слов и начинал восхищаться ее настойчивостью. Они долго сидели в тишине, нарушаемой только щебетаньем птиц и тихим шелестом листвы, пока Антония наконец не заговорила.
– Спасибо тебе, – повторила она и шевельнулась, словно собираясь встать. – По правде говоря, я вышла, чтобы поработать в розарии, а не для того, чтобы сидеть и хныкать. Не хочешь составить мне компанию?
– К сожалению, не могу, – солгал Гарет и, встав, подал ей руку. – Меня ждет Уотсон.
Взяв корзину, Антония пошла прочь, а Гарет, чувствуя, что их разговор странным образом подействовал на него, смотрел ей вслед, не в силах отвести глаз. Когда она вышла из тени, солнечный свет, коснувшись ее волос, превратил их в золотое сияние. И Гарет, глядя, как грациозно, высоко подняв голову и расправив плечи, идет Антония, не мог лишний раз не отметить про себя, насколько она хороша.
Гарет был знаком со многими красивыми женщинами – и знал их достаточно близко, но ни одна из них никогда не притягивала его к себе так, как Антония. Он не мог сказать точно, что ему было нужно от нее. Конечно, она его очень волновала как женщина, но, кроме того, она пробудила в нем стремление оберегать ее, чего прежде не удавалось никому. Безусловно, Ксантии, единственной женщине, которую Гарет когда-либо любил, он в этом смысле не был нужен. И он вообще ей не был нужен, если не считать физической близости – как партнер он ее вполне устраивал. Но их любовная связь длилась недолго – Ксантия ответила отказом на его предложение руки и сердца, и они решили оставаться добрыми друзьями. И все же Гарет чувствовал обиду и разочарование и причину произошедшего видел главным образом в себе самом. Будучи молодым и горячим, он пришел к выводу, что если в шторм он и может служить тихой гаванью – иногда почти буквально, то при других условиях он не нужен женщинам надолго. Он был быстродействующим лекарством.