Никогда не забудем
Шрифт:
Я посмотрела в окно. Не видать никого. Открыла дверь, посмотрела на двор — там тоже было пусто.
— Пошли, — шепнула я девочкам.
Вышли из хаты во двор, а потом на улицу. Рядом с деревней был лес. Мы подались в ту сторону. У околицы деревни стояли патрули. Мы обошли их огородами и побежали прямо в лес. Забрались в чащу и просидели там день и ночь.
Только утром осмелились выйти из лесу. Было тихо, и мы пустились бежать по широкой дороге. С передышками пробежали километров шесть. Показалась деревня. Немцев в ней не было. Пока мы ходили по лесу и болоту, износилась
— Чьи вы, детки? — спросила она у нас.
— Мы убежали из деревни, там немцы…
— А где ваши мамки?
— Не знаем…
Кто мы и откуда — не признались даже этой доброй бабушке. Бабушка накормила нас картошкой с квасом, дала помыть ноги. Потом принесла охапку сена, разостлала на полу и уложила спать. Мы очень устали и на мягком сене быстро заснули.
Назавтра она опять покормила нас. Мы спросили, где найти деревню с партизанами.
— Идите, деточки, прямо, там спросите, — и она показала, в какую сторону идти.
Мы поблагодарили добрую бабушку, простились и пошли дальше.
Тетя Вера была из поселка Лучный Мост, Селибского сельсовета, Березинского района. Мы решили пробираться туда. Крестьяне в деревнях знали этот поселок. В каждой деревне мы спрашивали:
— Как пройти в Лучный Мост?
Нам объясняли и показывали дорогу. Так мы прошли двенадцать деревень, пока не попали в деревню Барсучино, недалеко от того поселка. Остановились в хате крестьянина Кардимона. Здесь мы не боялись — немцев и близко не было. Рассказали крестьянину, кто мы такие. Он сходил в поселок и передал все, что узнал, Алексею Борисевичу, отцу тети Веры. Он забрал нас к себе. Но оставаться в поселке нам нельзя было. Сюда иногда наезжали полицаи. Мы попросили Борисевича, чтоб он передал партизанам из бригады Тихомирова, что мы здесь.
Через два дня приехали два партизана: Жора и дядя Витя. Мы обрадовались им. Расспросили, где теперь наш отряд.
— Ушел и уже далеко, — сказал дядя Витя. — Если б вы пришли дня на два раньше, мы б отвезли вас туда.
Я спросила, где моя мама и сестра Аня. Живы ли.
— Живы, — ответил он. — Они в отряде.
Дядя Витя и Жора отвезли нас в партизанскую деревню Мирославка. Там нас распределили по разным квартирам. Я попала в семью Павла Григорьевича Запрудского. Я скоро привыкла к ним.
Хорошо познакомившись с хозяйкой, тетей Анютой, я сказала, что я — еврейка, что моя мама и старшая сестра в партизанах, а отец в Красной Армии. Но я просила ее никому не говорить об этом. И она не сказала даже мужу.
У Павла Григорьевича было четверо детей, все их хозяйство разграбили полицейские. Хозяева ели одну картошку. Но это были очень хорошие люди. Они относились ко мне, как к родной. Я прожила у них год и два месяца. За это время не раз немцы и полицаи совершали налеты на деревню. Хозяева уводили меня на какой-нибудь хутор или в лес. Павел Григорьевич и тетя Анюта заботливо относились ко мне. Однажды я сказала, что хочу научиться прясть, и дядя Павел сделал мне маленькую прялку.
В июне 1944 года пришли наши. Из бригады прислали партизана, который забрал меня и отвез в отряд. Здесь я встретилась с мамой. От радости и счастья мама не выдержала и заплакала. Потом она спросила, как мы бродили по лесу, как жили. Я подробно ей все рассказала.
После расформирования бригады мы с мамой приехали в Минск. Вскоре вернулась сестра.
Где теперь Тоня и Светлана — не знаю.
Инна Красноперка (1934 г.)
г. Минск.
О моем товарище
С Мишей Заловичем мы крепко дружили. Жил он неподалеку от меня. Мы вместе учились в школе, вместе катались на самодельных коньках и на санках, играли в снежки. Летом работали на колхозном поле, а в свободное время бегали купаться на реку. Часто на лугу, где-нибудь под кустом, просиживали целыми часами за чтением интересной книги. Читали мы по очереди вслух. Любили помечтать о том, как окончим семилетку, поедем учиться в город, гадали, кто кем будет из нас. Кроме того, Миша знал множество сказок и умел их интересно рассказывать. Незаметно летели дни нашего счастливого детства.
И вдруг все это оборвалось: началась война…
На этой войне погиб мой друг.
Вот как это было.
Темнело. На улице, как всегда, было шумно от наших голосов. Мы ловили разных жуков, дразнили летучих мышей…
И вдруг все заговорили: «Война»… «Война»…
Страшную весть о войне принес из местечка один наш колхозник. Ребята бросили игры и удрученные разошлись по домам. Это была наша последняя беззаботная игра.
Через несколько дней война докатилась и до нашего колхоза. Сначала мы слышали отдаленные взрывы, от которых дрожала земля. Потом взрывы стали громче, сильнее, в окнах звенели и высыпались стекла. А вечерами мы видели отблески больших пожаров на западе.
Но самое Страшное началось с приходом немцев. В первые дни они, как голодные звери, набрасывались на кур и поросят. Потом начали расправляться и с людьми. Каких только мук не испытал народ, попавший в лапы к лютым фашистам.
Мы с Мишей ходили на болото и там прятались от немцев. На этом болоте после боев осталось много оружия. Мы собирали его. Вечером, в темноте, возвращались домой и приносили с собой винтовку, или револьвер, или гранату, или еще что-нибудь. Прятали в укромные тайники, причем в разные места и с таким расчетом, что если уж кто и найдет, то не все сразу. Конечно, я знал, где и что прятал Миша, и он тоже. Часть оружия мы закопали на болоте.
Однажды осенней ночью немцы и полицаи сделали налет на нашу деревню. Они ворвались в хату отца Миши. Миша успел выбежать в сени, но там его задержал полицай.
— Пусти меня! — смело сказал Миша. — Я не из этого дома, я — пастух и был здесь по очереди.
Полицай поверил и отпустил Мишу. Было холодно. Пронизывал сырой осенний ветер. Миша был в одной рубашке, но, не замечая холода, изо всех сил бежал за деревню.
Немцы схватили родителей Миши, трех сестер и младшего брата. Раздетых выгнали на двор и повели за деревню.