Николай I, его сын Александр II, его внук Александр III
Шрифт:
Следующий 1847 год был в Вюртемберге неурожайным. Начался голод. Ольга Николаевна принимала самое активное участие в помощи голодающим и своею щедростью покорила вюртембергцев.
Когда в 1848 году в Западной Европе началась революция, Вюртемберг тоже попал в ее водоворот. После восстания в Бадене и Дрездене революция пришла и в Штутгарт.
Толпы бунтарей не раз осаждали дом, где жили кронпринц и Ольга. (Именно дом, а не дворец, потому что дворец был построен только через 6 лет после ее приезда в Штутгарт, в 1853 году, да и тот был тесным и неуютным.) Когда однажды вооруженные бунтари окружили их дом, Ольга вышла на балкон и сказала: «Я никого и ничего не боюсь! Я – дочь императора Николая, помните
Толпа разошлась, а некоторые даже кричали: «Да здравствует кронпринцесса!»
За время своей жизни в Вюртемберге Ольга Николаевна не раз бывала в Москве и в Санкт-Петербурге, чаще всего по случаю свадеб или похорон.
В 1864 году ее муж стал королем Вюртемберга Карлом I, и только тогда они переселились в королевский дворец.
Наиболее значительным событием своей «королевской» жизни Ольга Николаевна считала свадьбу великой княжны Веры Константиновны, вышедшей в 1874 году за Вильгельма-Евгения, герцога Вюртембергского.
А дальше пошли сплошные горечи и утраты: она тяжело переживала длительную болезнь и последовавшую 9 февраля 1876 года смерть своей сестры Марии – эти печальные события заставили Ольгу Николаевну долго прожить в Санкт-Петербурге. В 1877 году скончался муж Веры Константиновны – молодой герцог Вюртембергский Вильгельм-Евгений.
В мае 1880 года умерла императрица Мария Александровна, с которой Ольга Николаевна дружила еще до своей свадьбы и переписывалась более 30 лет. И окончательно сразила ее весть об убийстве брата, императора Александра II.
С тех пор королева Ольга заболела, а когда в 1891 году умер ее муж, она слегла и 18 октября 1892 года скончалась.
Эпизоды внешней и внутренней политики России в конце 40-х годов XIX столетия
1848 год, начавшийся в Петербурге, как всегда, масленицей, балами и маскарадами, вскоре превратился в один из самых трудных и горестных для царской семьи годов. Он стал почти двойником 1831 года, когда в Россию пришла холера, а в Европу – революция. Теперь, спустя 17 лет, эти два бедствия вновь появились на исторической сцене неразлучными спутниками.
21 февраля Николай получил из Варшавы телеграмму, извещавшую, что Луи-Филипп отказался от престола, а 22 вечером, на балу у цесаревича Александра, император объявил о получении депеши, в которой сообщается, что Франция провозглашена республикой.
На следующий день во время доклада министра двора П. М. Волконского Николай сказал, что пошлет в Париж 300 тысяч солдат, но, как и в 1830 году, когда тот же Луи-Филипп оказался в результате революции на троне и Николай хотел поддержать законного претендента своими войсками, вовремя одумался. 14 марта был опубликован манифест, в котором говорилось, что, «возникнув сперва во Франции, мятеж и безначалие скоро сообщились сопредельной Германии и, разливаясь повсеместно с наглостью, возраставшею по мере уступчивости правительств, разрушительный поток сей прикоснулся, наконец, и союзной нам империи Австрийской и королевства Прусского. Теперь, не зная более пределов, дерзость угрожает в безумии своем и нашей, Богом нам вверенной России. Но да не будет так!»
И уже 19 марта началось выступление первых русских полков к западной границе. А вскоре там была развернута 33-тысячная армия, готовая по первому слову царя двинуться в Пруссию или Австрию, Венгрию или Францию. Однако в 1849 году армия Паскевича вошла только в Венгрию, подавив там революцию и сохранив в стране монархический режим дома Габсбургов. Во всех же других странах правящие режимы справились с бунтарями сами, не менее повстанцев опасаясь русских войск, которые, вернувшись в Россию, принялись за свои прежние дела – разводы, парады, смотры и маневры, не вынеся ровным
Старый преображенец, генерал Н. К. Имеретинский писал, что по приходе в 1849 году из венгерского похода, когда были разбиты мятежники-мадьяры, «преображенцы опять принялись за свои гладкостволки, расстрелянные, разбитые, снаружи зачищенные кирпичом и внутри совершенно ржавые и негодные. А иностранные военные агенты особенно прилежно и неупустительно посещали смотры „практической стрельбы“. Много памятных книжек было написано на разных языках, и везде, во всех реляциях подробно описывалось, что в русской гвардии при стрельбе в цель на двести шагов из 200 выпущенных пуль лишь десятая часть попадает в мишень в одну сажень ширины и такой же высоты». И все же в глазах Николая и официальной военно-бюрократической элиты Российской империи только что одержанная победа над венгерскими инсургентами стала апофеозом могущества самодержавной власти.
Вскоре после победоносного возвращения из Венгрии, в 1850 году, был торжественно отпразднован четвертьвековой юбилей «благополучного царствования государя императора Николая I», которое во всех отчетах и приветственных адресах оценивалось как вершина славы и могущества России.
Подавление русскими войсками революции в Венгрии возродило среди крайних реакционеров Европы призрачную надежду восстановления Священного союза, тихо усопшего после революции 1830 года. В какой-то мере этому способствовали родственные связи Романовых с европейскими монархами. Двадцатилетний австрийский император Франц-Иосиф I, по выражению Е. В. Тарле, «был лишь русским генерал-губернатором, проживающим для удобства службы в городе Вене». Не столь откровенно, но все же достаточно сильно зависел от Николая и его шурин, прусский король Фридрих-Вильгельм IV – родной брат императрицы Александры Федоровны.
Конечно, этого было явно недостаточно, чтобы считать Россию самой сильной державой в мире, а ни на что другое Николай согласиться не мог. Однако иных союзников у Николая не было, и он раскладывал все тот же незатейливый пасьянс из трех-четырех карт.
Переговоры Николая с австрийским императором и прусским королем обеспечили России безопасность ее западной границы от Балтики до Карпат. И это развязывало Николаю руки как на западе, так и на востоке, ибо Австрия была соседкой Турции, а на союз с Австрией в 1851 году русский император мог рассчитывать при любой ситуации. И все же с начала 50-х годов на первый план для России выдвинулся так называемый восточный вопрос. Этот термин вошел в дипломатический лексикон с 1822 года, когда впервые был употреблен на Веронском конгрессе, и обозначал комплекс международных противоречий, возникших в борьбе за территориальное наследство распадающейся Османской империи. К началу 50-х годов этот вопрос крайне обострился и стал играть важную роль в политике ведущих европейских держав.
Россия также не могла игнорировать «восточный вопрос». С одной стороны, было стремление освободить от османского ига угнетенных турками-мусульманами православных славян и греков. С другой – подрыв мощи Османской империи, угрожавший ей окончательной гибелью, мог повлечь за собой возникновение самостоятельных государств – республик или легитимных монархий, что не отвечало представлениям Николая о законности и порядке, а также пугало его совершеннейшей неопределенностью нового положения на территориях, принадлежащих султану. Поэтому Николай ставил перед собой задачу одержать победу над традиционным противником России – Турцией, сохранив при этом ее целостность. Однако в таком случае братские православные народы продолжали оставаться под иноземным владычеством и были обречены на национальную, религиозную и культурную дискриминацию.