Николай I Освободитель. Книга 2
Шрифт:
Последняя, хоть немного и поднабралась опыта за последний год боев, однако все еще была очень далека от оптимума, в том числе и в плане количества артиллерии, которой Наполеону просто неоткуда было взять.
В течении двух дней Бонапарт штурмовал позиции Шварценберга, неся огромные потери, но не достигая при этом никакого результата. Австрийская картечь выкашивала французов тысячами, а отчаянные контратаки, постоянно отбрасывали их на исходные позиции. Лишь введение в бой старой гвардии — ее остатков вернее — позволило Наполеону сбить противника с занимаемой позиции и заставить отступить. При этом формальная победа, обернувшаяся только большими потерями, из-за приближения Блюхера с севера, по сути, не дала французам ничего, превратившись в поражение.
И напротив, Даву на северном фланге шел от победы к победе. 9 июня он хорошо потрепал шведско-прусский арьергард и Людвиглюста, а 19 июня наголову разбил коалициантов у Витштока. При этом в стане союзников произошел конфликт: шведский генерал Дебельн не хотел отступать в сторону Берлина, считая, что таким образом загоняет свои полки в ловушку, и отдал приказ двигаться на восток. Фон Бюлов, командовавший прусскими дивизиями естественно с таким мнением был в корне не согласен: отдавать столицу в руки французов он не хотел совершенно. В итоге и так невеликие силы союзников разделились, а судьба Берлина повисла буквально на волоске.
Одновременно с военными баталиями, незримо для взгляда случайного наблюдателя шла ожесточенная дипломатическая борьба. Не имеющий никакого желания дальше воевать Наполеон, — Франция отчаянно нуждалась в передышке — при активной поддержке России, как мог искал мира, пытаясь расшатать коалицию и выбить из нее хотя бы часть более слабых на вид членов.
К середине четырнадцатого года оказалось, что не только Пруссия уже обескровлена до последней крайности, но и сама Франция уже не может больше поставлять пушечное мясо для авантюр своего императора. За три года — с 12 по 14 — во Франции призвали более миллиона мужчин. К середине четырнадцатого была уже полностью выполнена норма по пригодным возрастам этого и следующего — 15-го — года, а армия стремительно молодела, в ней практически не осталось опытных бойцов. Все это сказывалось как на качестве войск — достаточно только сказать, что к середине четырнадцатого года на каждые четыре боевых ранения приходился один «самострел» — так и на настроения в обществе. Бонапарт чувствовал, как ситуация буквально с каждым днем все сильнее выходит из-под контроля и лихорадочно искал мира.
В этом ему активно помогали русские дипломаты, выступающие посредниками между воюющими сторонами. Резон России тут был максимально прост. Если зафиксировать ситуацию в положении, которое не устраивает одновременно ни одну из сторон, то рано или поздно война начнется вновь, что для оставшейся в стороне России, естественно, крайне выгодно.
Тем не менее, не смотря на общую усталость от войны, вероятнее всего стороны ни к какому результату так бы и не пришли, ведь Бонапарт не хотел отдавать ни пяди земли, а коалицианты считали, что с продолжением войны все же смогут додавить французов. Все изменили три случившиеся практически одновременно события.
28 июня Даву все-таки занял Берлин. К немедленному выпадению Пруссии из войны это не привело, однако удар по морали армии был нанесен очень сильный. Днем позже, оправившийся от зимнего поражения и собравший сто двадцать тысяч штыков Веллингтон разбил Сульта севернее Байоны и с полной решительностью двинул на Тулузу.
А 1 июля двадцатитысячный англо-неаполитанский корпус под общим командованием короля Фердинанда пересек франко-итальянскую границу, занял Геную и без сопротивления двинул на север в сторону Турина.
Тут уж самому последнему стратегу стало понятно, что настало время что-то кардинально решать, иначе разбив немцев на востоке, Наполеон рисковал при этом потерять империю.
19 июля представители Пруссии, Швеции и Франции при посредничестве русских дипломатов подписали в Варшаве сепаратный мир, что стало для прочих участников шестой коалиции настоящим шоком. Пруссия за свое предательство получила Мекленбург с городом Росток, а Шведы удовлетворились возвращением себе провинции Сконе и Шведской Померании.
Неожиданно для всех ход войны перевернулся на сто восемьдесят градусов.
Интерлюдия 4
Семья маленького Степана оказалась одной из первых русских переселенцев, переехавших в эти далекие — для жителя Новгородской губернии Луна, наверное, была ближе, чем уездный город Кизляр — южные края.
Официально переселенческий маршрут по Волге и Хвалынскому морю должен был — как говорили ответственные за переезд чиновники — заработать только в будущем, тысяча восемьсот пятнадцатом от Рождества Христова году, а несколько десятков семей, отравленных на юг годом ранее были не более чем «экспериментом», призванным проверить, как работают все службы на маршруте. Что такое «эксперимент» двенадцатилетний Степан понимал очень смутно, но в целом таким объяснением был удовлетворен.
На старом месте большая семья — кроме старшего в семье Степана у его родителей было еще трое детей — жила голодно. Небольшой участок в пять десятин не самой лучшей земли, выделенной на семейство «обчеством», покрывал их минимальные потребности едва-едва и ситуация, когда по весне приходилось есть кашу на половину заправленную древесной корой и молодой, едва зазеленевшей травой, была вполне обыденной. Собственно, именно неудачный в плане урожая предыдущий год а также смерть из-за недоедания младшей недавно рожденной дочери Екатерины и заставили семью крестьянина Ефима Сидорова — при переселении всем крестьянам выправляли документы как свободным и, соответственно, присваивали фамилии — сдернуться с обжитых мест и променять холодный но привычный север страны на неизвестный, но по слухам богатый, юг.
Путешествие по рекам, начатое еще осенью до ледостава и прерванное на два месяца с зимовкой в недалеко от города Самары, вышло одновременно тяжелым и очень интересным. Умиротворяющее ничегонеделание с созерцанием заросших речных берегов порой сменялось короткими отрезками тяжелой работы. На остановках нужно было заготовить дрова, приготовить пищу на весь «табор», обиходить кое-какую взятую с собой на юг скотину, осмотреть баржи на предмет течей.
В районе излучины Волги, возле Самары, где в нее впадал одноименный приток, был построен настоящий городок из здоровенных теплых бараков, где в будущем смогут на зиму останавливаться несколько тысяч человек одновременно. Более того на месте зимовки была налажена — ну или вернее в момент пребывания там семьи Степана только отрабатывалась — лекарская служба. Каждого переселенца осматривал медикус, записывая результаты осмотра в специальную тетрадь, а также всем была поставлена прививка от оспы. Даже тем, кто ею уже переболел.
— Переболевшим она не нужна, — пояснил свои действия доктор в белом халате и со слушательной трубкой на шее, — однако порядок должен быть во всем. В этом деле лучше привить два раза, чем оставить человека без защиты перед хворью.
Против такой очевидной и понятной сентенции возразить у переселенцев ничего не нашлось: с оспой среди русских крестьян были знакомы многие, и любая возможность избежать смертельной болезни воспринималась за благо.
Кроме этого, дабы крестьяне не тратили зимние месяцы без толку, было налажено кое-какое обучение. В первую очередь переселенцам рассказывали об отличиях в земледелии на севере и юге, других способах хозяйствования и глобально о крае, в котором будут жить они и их дети. Понятное дело, что тут далеко не все хотели учиться, да и сама образовательная программа хромала на обе ноги, но все же кое-какие полезные сведения в головы крестьян вложить получилось. Ну а как по весне река вскрылась ото льда, бывшие новгородцы отправились дальше на юг сначала по реке, потом по морю — разницу между озером и морем все равно никто не знал, берегов не видно с двух сторон, значит море, — а потом опять по реке.