Николай I Освободитель. Книга 5
Шрифт:
— Ммм… Ваше императорское величество, — голос девятнадцатилетнего парня явственно задрожал, очевидно отвечать по всей строгости закона ему совершенно не хотелось.
Я собственно и не собирался сам решать судьбу потенциального философа. Просто было интересно посмотреть на еще одну историческую личность, не смог отказать себе в удовольствии. Помнится, в той истории гуляла известная фраза, уж не помню чья, что «декабристы разбудили Герцена, Герцен разбудил Россию». Тут обошлись без декабристов, внутренне- и внешнеполитическая ситуация империи была не в пример лучше, но что-то отвадить сидящего передо мной студента от пути оппозиции к власти это не помогло. Возможно, дело было не столько в желании что-нибудь поменять к лучшему,
— Что вы мычите? Рассказывайте, чем я вас так не устраиваю, что вы хотите меня попятить. Ну и за одно ввергнуть страну в кровавую революцию по типу французской.
Пару минут мы с Александром Ивановичем молча смотрели друг на друга. Я думал о том, что, не смотря на все либеральные преобразования, всегда найдутся люди, считающие, что они знают лучше. Как править, и что нужно народу. Что император идиот и не видит дальше своего носа. Причем, что забавно, собери сотню таких недовольных, различных мнений по способам переустройства страны тоже будет около ста.
О чем думал сидящий напротив парень, я знать естественно не мог. Тем не менее, нужно признать, что внутренний стержень у него вполне присутствовал, и, собравшись с мыслями, доморощенный революционер все-таки ответил. Видимо понял, что отмазываться смысла нет, а раз уж перед ним сидит сам император, то имеет смысл отвечать честно.
— Я думаю, что республиканский строй более прогрессивный. Что народ сам должен решать, кто им будет править.
— А вы, молодой человек, с самим народом-то советовались? — Усмехнувшись тому, насколько ничего за два века не изменилось, поинтересовался я, — у нас в стране 9 из 10 крестьяне. Вы у них спрашивали, нужна им республика или и при императоре нормально живется. Или им достаточно для счастья полученной от государства бесплатной, замечу, земли?
Учитывая последние изменения, проведенные за прошедшие пять лет реформы, за такой вопрос где-нибудь в деревне — особенно в той, что относилась к удельному ведомству, и где крестьяне жили заметно более сыто, чем в иных местах — можно было неиллюзорно отхватить по мордасам. Впрочем, когда борцов за народное счастье интересовала воля самого народа.
— Не спрашивал, — признал Герцен, — однако лишь потому, что большая их часть полностью не образована, далека от политики и интересуется только вопросом своего выживания! Вам выгодно держать народ в состоянии скотины, чтобы они не могли посягнуть на власть в стране.
— Ну да, и поэтому я как могу борюсь за создание новых начальных земских, государственных, общественных и церковно-приходских школ. Знаете, сколько новых двуклассных школ открылось в империи за последние два года?
— Нет, сколько же? — Мотнул головой Герцен.
— Четыреста пятьдесят.
— Разве это много? — Видимо молодой человек представлял себе «вместимость» средней такой школы, которая была, к сожалению, крайне невелика.
— Нет, но если вы найдете мне сотню грамотных людей согласных поехать по деревням за жалование в двадцать пять рублей в месяц, то я открою еще сотню школ. Вы сами-то не хотите делом доказать свою приверженность идее народного просвещения? — Лицо Герцена заметно перекосилось, уезжать на ПМЖ в какое-нибудь заштатное село он явно не хотел. Ну да это же не Лондон и не Швейцария, или где он там своей публицистической деятельностью занимался. — Я так почему-то и думал. Может быть вы в таком случае пожертвовали какую-нибудь существенную сумму в фонд вспоможения народному образованию императрицы Александры Федоровны? Я, например, туда отправил два миллиона собственных денег.
— Ну да, собственных… — Скривился Герцен.
— А что вы, Александр Иванович, думаете, что у императора не может быть собственных денег? Ошибаетесь… Кстати, как дела у вашего батюшки на ниве финансов? Как он держится после того как злобный российский император лишил его всех крепостных крестьян?
На второй год крестьянской реформы стало заметно резкое расслоение среди помещиков, имевших основной доход с обрабатываемой ранее крепостными земли. Да, землю у них не отбирали, но при этом доходы все равно резко просели. Особенно это касалось тех помещиков, которые привыкли не слишком много времени уделять хозяйству. От таких горе-лендлордов потихоньку крестьяне начали просто уходить. Кто в города, кто на восток осваивать новые земли, а кто и банально к соседу, который мог предложить более выгодные условия аренды. Появилась конкуренция за рабочую силу, и далеко не все в такой ситуации могли остаться на плаву.
На сколько я понимаю, подобные процессы проходили и в моей истории, вот только там помещики, подкармливаемые ежегодными выкупными платежами, в таком полукоматозном состоянии медленно разорялись в течение следующих тридцати-сорока лет. Тут же ситуация очевидно будет развиваться гораздо быстрее, ведь наличие земли без крестьян делает ее практически бесполезной. Кстати, спрос на мои сельхоз машины — одновременно с крестьянской реформой мы резко подняли тарифы на их ввоз, — вырос лавинообразно. Саратовский завод работал натурально в три смены, а в Курске строился еще один.
Была вероятность того, что после окончания трехлетнего переходного периода часть землепашцев могла остаться без земли. Большие хозяйства вполне могли заменить часть рабочей силы машинами, теми же сеялками, веялками, жатками, что потенциально обещало привести к социальному взрыву. Сколько именно крестьян помещики отправят в свободное плавание подсчитать просто не представлялось возможным, но даже если речь пойдет о десятках тысячах… Это виделись немаленькой проблемой даже с учетом всех действующих программ, поэтому с начала следующего 1832 года должен был заработать еще один план по льготному кредитованию промышленности. На это в бюджете заложили 10 миллионов рублей — не одномоментно правда а с пятилетней растяжкой, — которые можно было получить под символический 0.5% годовых с залогом в виде приобретаемых на эти же деньги средств производства. Предполагалось что это даст нам дополнительных 20 тысяч рабочих мест в год. Ну и расширение железнодорожного строительства, казалось, могло поглотить просто бесконечное количество рабочей силы.
— На сколько я знаю, дела у отца идут достаточно скверно, — вынужден был признать Герцен. У него с отцом отношения были мягко говоря сложными, что с другой стороны совсем не мешало молодому якобинцу тратить недрогнувшей рукой выделяемые ему денежные суммы.
— Забавно, правда, как дорога тех самых либеральных реформ выбрасывает на обочину помещичье сословие, — улыбнулся я. — К которому, вы, кстати, Александр Иванович принадлежите. Что вы будете делать если ваш отец окончательно разорится? Не завтра понятное дело, господин Яковлев достаточно состоятельный человек, чтобы протянуть в том же ключе еще лет десять. Но все же? Как в таком случае вы собираетесь зарабатывать на хлеб насущный? Я уж не говорю про масло и икорку на нем.
— Думаю, что я не пропаду, — окрысился Герцен.
— Конечно, — я усмехнулся. Разница в возрасте чувствовалась на столько, что было аж смешно. — Место сельского учителя всегда будет для вас вакантно.
— Спасибо.
— Пожалуйста. Вы как республиканец можете привести в пример государство, на которое вы хотели бы ровняться?
— Американские Соединенные Штаты, — пожал плечами Герцен. — Разве плохой пример?
— Страна, разменявшая всего вторую полусотню лет, без собственной культуры и истории, которая еще ни разу не столкнулась с серьезным для себя испытанием? Достойный пример для подражания, ничего не скажешь. Как вы думаете, Александр Иванович, смогли бы Соединенные Штаты защититься от Наполеона, например?