Николай I. Освободитель
Шрифт:
— А как же повивальный институт Марии Федоровны? — Был один из первых вопросов, которые акушер задал мне, официально присоединившись «к команде».
— Думаю, со временем, возьмем и его под крыло, — пожал я плечами. — В целом хорошее начинание, вот только меня там не устраивает… Ничего, по сути. Ну кроме самой идеи.
Вероятно, профессору такое слышать было не слишком приятно, учитывая то, что он приложил руку к созданию этого заведения в том числе, однако перспективы, нарисованные мной, были гораздо интереснее.
Было найдено подходящее здание на Васильевском острове, где можно было расположить не только палаты рожениц, но и учебные
— Главная идея заключается в том, чтобы одновременно с практической работой можно было вести научную и образовательную, как вам Нестор Максимович, потяните?
— Потяну, Николай Павлович, — я задолбанный в край этими длинными, только время отбирающими, титулованиями, убедительно просил всех «ближников» обращаться ко мне в неофициальной обстановке только имени отчеству. — Нужно просто работников правильно подобрать. Правильный персонал — половина дела.
— Ну вот и я там думаю, кадры решают все, — я улыбнулся намекая, что именно Амбоидик-Максимович пример правильного решения кадрового вопроса. — Здесь расположим палаты для всех, в том крыле с отдельным входом будут располагаться палаты для публики почище, а в противоположном — учебные классы. Наберем девушек лет пятнадцать-шестнадцать, все равно учить, так лучше с ноля чем переучивать.
— Девушек? — Удивился акушер.
— Ну да, — я кивнул. — Вот эту практику, когда повивальной бабкой может стать только женщина пожилая, мы будем ломать через колено. И вообще, выражение-то какое отвратительное «повивальная бабка». У нас будут только акушерки.
— А как же традиции? — Растерялся профессор, — да и мнение общества…
— К черту такие традиции, которые мешают прогрессу, — я, сев на любимого конька — Воронцов, который все эти аргументы слышал от меня уже несколько десятков раз картинно закатил глаза — принялся объяснять будущему директору родильного госпиталя и института акушерства политику партии. — Я, как видите, тоже не войной занимаюсь, как это чаще всего великие князья делают, а совсем даже наоборот. И вообще, если размышлять логически, кого выгоднее обучать, того кто потенциально может прожить пятьдесят лет или того, кто десять? Средств в каждого студента будет вложено одинаково, но в первом варианте отдача будет в пять раз больше. Понимаете меня?
— Понимаю, — немного растерянно от моего напора ответил акушер, — по правде говоря, никогда не рассматривал этот вопрос с такой стороны.
— А вы рассмотрите при случае. Ладно, помещение подходит, подходит же, Нестор Максимович, я правильно понимаю?
— Да… Да, подходит, — немного сбитый с толку перескоком с одной мысли на другую кивнул собеседник. Он потер массивный подбородок, еще раз огляделся и еще раз кивнул, уже видимо своим мыслям.
— Тогда нужно заняться ремонтом, — я повернулся к Воронцову, — поможете все организовать Семен Романович? А то, боюсь, облапошат меня, не знающего специфики этого дела. Я вам основные пожелания распишу, а дальше вы уж будьте любезны, найдите мне подходящего человека, на которого этот вопрос свались можно.
— Я, Николай Павлович, из Лондона вернулся меньше года назад, — усмехнулся воспитатель, — вы думаете я тут в Петербурге знаю много подвизавшихся на строительной ниве специалистов?
— Я уверен, что вы знаете людей, которые знают таких людей, — выдав данную сентенцию я поднял вверх палец и уверенно посмотрел в глаза Воронцову, тот не нашел что ответить на такой пассаж. — Не нужно прибедняться Семен Романович, уверен, вашим связям может любой позавидовать.
— Хорошо, — кинул Воронцов, — посмотрим, что можно сделать.
В общем, дело, постоянно сопровождаемое моими побудительными пинками — то, как тут все делалось неспешно, меня порой просто приводило в бешенство — сдвинулось с мертвой точки. Непосредственным руководством я, по правде сказать, не занимался. Меня достаточно ловко и даже в некотором роде тактично отодвинули в сторону, оставив за великим князем и «патроном» только разработку концепции, общий контроль и представительские функции.
Последнее было нужно для, как это не пошло звучит, выбивания средств из родственников и остальных особ «высшего света» на благое, богоугодное и что немаловажно — полезное для всех дело.
Пять тысяч рублей скрипя зубами пожертвовала мамА. Ей вообще вся моя активная деятельность крайне не нравилась, и вдовствующая императрица всей душой желала сделать из меня ученого, отдав в Лейпцигский университет. Однако, видимо Александр все же смог сжать свои тестикулы в кулак, и этому проекту в итоге показали «красный свет».
После того, как пожертвование сделала императрица, дело пошло гораздо более гладко. В это время авторитет, репутация и прочие формы понтования значили существенно больше чем в будущем, поэтому и на благотворительность порой тратились достаточно приличные деньги. Кто жертвовал сто рублей, кто пятьсот, князья — в основном княгини, понятное дело, начинание-то все ж проходило скорее по женской части — графья и прочая чиновничья и сановная верхушка империи — тысячу, иногда две.
Отличилась, впрочем, в этом вопросе жена Александра императрица Елизавета Алексеевна, которая пожертвовала на благое начинание целых двадцать тысяч рублей, чего с головой хватило на то, чтобы сделать в выделенном из казны здании ремонт, закупить оборудование и нанять персонал. Объяснялась такая щедрость, как мне потом объяснил Воронцов, очень просто. МамА женщиной была крайне авторитарной, ходил при дворе даже слух, что в ту памятную ночь, когда убили Павла, она порывалась обратиться к войскам и объявить себя новой самодержавной правительницей по примеру предыдущих двух Екатерин, даже не смотря на принятый незадолго до этого закон о престолонаследии, шансов ей, в общем-то, особых не дававший. Так это или нет, однако о характере человека говорит хорошо, и после воцарения Александра именно Мария Фёдоровна оставалась, так сказать «первой леди», что естественно Елизавету Алексеевну жутко бесило. Накладывалось на это еще и то, что отношения в императорской чете были весьма прохладными, более того последний год император практически открыто изменял своей жене с Марией Антоновной Нарышкиной, которая быстро превратилась в такую себе «официальную» фаворитку императора.
В общем, я плюнул на все эти внутрисемейные половые и не очень разборки, и в благодарность за щедрое пожертвование от невестки — жена брата — это же невестка, всегда путался в этих терминах — поименовал организуемое мной заведение именем святой Елизаветы. Бог весть, что там за святая, но пусть будет, всяко не хуже других.
— Да, и уборка два раза в сутки, утром и вечером, — кивнул я в ответ на недоуменный взгляд Амбоидика-Максимовича. — Вообще лозунг открываемого заведения — чистота, чистота и еще раз чистота. Чистые руки, чистая форменная одежда, чистый инструмент, чистые палаты и по возможности чистые мысли, но с последним — это не точно. Проверить не получится.