Николай I. Освободитель
Шрифт:
Вообще о том, кто правит сейчас Австрийской империей — сейчас она вроде бы еще Священная Римская, но это не точно — я узнал уже тут. Из всех их императоров изначально я помнил только Марию-Терезию и Франца Иосифа, а остальные из памяти стерлись. С другой стороны, зная бесконечную череду их поражений и на военном, и на дипломатическом поприще оценивать Венское правительство иначе было бы просто глупо.
— И тем не мене, Александр Васильевич, — я посмотрел в глаза самому великому российском полководцу всех времен. — Рассчитывайте, что в конце кампании, вам придется отступать на север и союзники вам не помогут. Они вполне могут занять не то, что нейтральную, даже враждебную позицию. Ничего личного — мавр сделал свое дело, мавр может идти. Возможно, придется совершать переход
Ответить Суворов не успел. В библиотеку отбивая четкий ритм по лакированному паркетному полу вошел посыльный и пригласил фельдмаршала к императору. Полководец поднялся и кивнув направился на выход.
— Александр Васильевич! — Окликнул я его уже в дверях. Тот повернулся и вопросительно посмотрел на меня. — Я назову в вашу честь город. Вы бы хотели, чтобы это был какой-то из уже существующих или заложить новый?
Суворов удивленно взметнул брови вверх, постоял молча несколько секунд, потом усмехнулся и не ответив вышел из библиотеки.
Жизнь наша текла меж тем своим чередом. Зимой девяносто восьмого года у родителей родился еще один сын, названный Михаилом. В упор не помню, был ли в той истории у Николая младший брат, поскольку в памяти остались только трое старших сыновей Павла. Вообще частые роды и такие же частые смерти новорожденных, а зачастую и их матерей были для этого времени нормой. Так, например, уже живя в этом времени я узнал, что оказывается у «отца» была первая жена умершая при родах вместе с младенцем. Все это навевало на меня обоснованное недоверие к местным эскулапам, регулярно посещавших детей — сначала меня и Анну, а потом и Михаила вместе с нами — и контролирующих наше здоровье. Разных врачей, то и дело отмечавшихся на поприще надзора за здоровьем императорских отпрысков, было добрых полдесятка и объединяло их две вещи — все они были иностранцами и все они весьма пренебрежительно относились к антисептике. Впрочем, последнее было скорее правилом для восемнадцатого века, чем исключением, тем более что самого термина еще вроде как не существовало. Его в середине века должен был изобрести Пирогов. А может и не Пирогов, с историей медицины у меня все было весьма посредственно, а интернета чтобы посмотреть под рукой не нашлось.
С большим трудом через несколько истерик — к этому времени я уже сносно говорил и мог отстоять свою позицию — я добился того, чтобы эти, с позволения сказать врачи, перед осмотрами хотя бы мыли руки и протирали их спиртом.
То, что мое поведение существенно отличалось от поведения других детей было очевидно для всех окружающих. Вместо игр с другими однолетками, я по понятным причинам предпочитал проводить время за книгами и своим блокнотом для записей. Конечно, писать меня никто не учил, но слава богу за два года отсутствия практики этот навык я потерял не полностью. Единственное что меня вгоняло в ступор это использование перьев для письма. Мне, человеку из двадцать первого века это казалось дикостью, тем более что детские пальцы еще не обладали должной ловкость и постоянно ставили на бумаге неаккуратные кляксы. Промучившись некоторое время я перешел на использование карандашей, которые, впрочем, тоже не отличались слишком высоким качеством и постоянно ломались. Благо тут мне на руку играл высокий от рождения статус, и кому починить карандаш, находилось всегда.
Так вот насчет блокнота. Едва освоив письмо, я тут же принялся записывать свои мысли в тетрадь, боясь со временем забыть что-нибудь важное. На бумагу ложилось буквально все подряд начиная от стихов, песен и прочей ерунды — то, что мне в будущем пригодятся тексты песен какой-нибудь Арии или Кино я сильно сомневался, слишком уж эпоха неподходящая — заканчивая фактами о ядерном оружии, ракетах, полупроводниках и интернете. Последняя информация для меня явно был бесполезна, однако вполне могла пригодиться потомкам. Отдельно я записывал приходящие на ум имена и фамилии известных и потенциально талантливых в будущем людей, которых можно было поставить на службу себе и Российскому государству.
Достаточно степенное течение жизни внутри дворца порой прерывалось различными знаменательными событиями. Так поочередно вышли замуж две мои старшие сестры Елена и Александра. По правде говоря, не смотря на всю пышность церемоний, и суету нарушившую скучную однообразность течения моих будней сами свадьбы мне запомнились слабо. Во-первых, маленького ребенка никто, понятное дело, к ответственным делам допускать не собирался, а место зрителя, наблюдающего за процессом с дальнего ряда, не позволяло проникнуться духом торжества. Ну а во-вторых, я никогда не любил свадьбы еще с прошлой жизни — отвратительнейшее действо с какой стороны не посмотри, — поэтому и тут отнесся к этому событию весьма скептически. Даже более того, в конце восемнадцатого века, а тем более среди венценосных особ, свадьба была актом в первую — и во-второю и даже в-третью — делом политическим, поэтому приобретала оттенок еще более мрачный, лишенный всяческих человеческих чувств.
Впрочем, местные видимо считали иначе, потому что искренне радовались за великих княжон, отбывающих на новую родину. Немного радости перепало и мне: в отличие от обычных дней, маленькому великому князю досталось вдосталь сладостей, которые я всегда любил, хоть и старался себя ограничивать.
Еще одной неожиданной переменой в жизни стало назначение Павлом мне в воспитатели генерала Ламсдорфа, что одновременно сопровождалось отлучением от моего тела всего того кагала мамок и нянек во главе с шотландкой мисс Лайон, которая в течение почти четырех лет руководила этим курятником. Вероятно, будь я обычным ребенком, такое расставание больно бы ударило по неокрепшей детской психике, и так страдающей от нехватки родительской любви. В первую очередь материнской: если Павел, обнаружив во мне более-менее разумного человека, с которым можно перекинуться, словом, порой заходил в детскую на партию-другую в шахматы или просто пообщаться, то мамА постепенно вообще свела наши контакты к минимуму.
На сколько я понял, женщиной Мария Федоровна, урожденная принцесса София Доротея Вюртембергская, была тяжелой, властной, привыкшей влезать своим менением везде куда просят и не просят, поэтому отсутствие сыновей любви или хотя бы почтения она предпочитала переносить подальше от меня.
Так вот генерал Ламсдорф на практике оказался совершенно деревянным служакой и педантом, без малейшей доли фантазии в голове. Никудышним педагогом, совершенно ничего не смыслящим в воспитании детей, в начальном образовании и, кажется, умеющим только отдавать приказы громким командным голосом, суля всяческие кары за неповиновение. Такого человека на воспитание своего сына мог поставить только такой же любитель дисциплины как Павел. Не удивительно, что в той версии событий, которую знал я, Николай вошел в историю как душитель свобод и противник всяческого либерализма. С таким-то воспитателем!
Буквально с первого дня мой новый воспитатель попытался прогнуть меня — трехлетнего то ребенка — под себя, зачем-то пытаясь поломать привычную тихую и спокойную жизнь в детской части дворца. Как я узнал впоследствии Ламсдорф был креатурой мамА, которая таким образом хотела отворотить меня и Михаила от воинской службы. Самое смешное, что я, в общем-то никогда об этой стезе не мечтал, хоть в целом и понимал важность военных знаний в эти неспокойные времена, и, если бы Мария Федоровна побольше общалась со своим сыном, она бы, вероятно, об этом знала.
— Матвей Иванович, — после очередного выверта, связанного с изъятием у ребенка шахмат, имеющего для меня совершенно туманные цели, я попытался поговорить со старым — ему тогда было уже за пятьдесят, что для этого времени — очень прилично — служакой, что называется, по душам. — Давайте попробуем пообщаться как взрослые люди.
Мое предложение, судя по отразившейся на лице Ламсдорфа гримасе, отклика у него в сердце не вызвало. Естественно, учитывая полученное высочайшее разрешение — это мамА постаралась — применять к младшим детям воспитательные меры физического характера, попросту пороть розгами на свое усмотрение, позиция воспитателя в данном конфликте выглядела куда более крепкой.