Николай II (Том I)
Шрифт:
Адашев удивился:
– В чём дело, Серёжа?
Репенин не отозвался сразу. Только усевшись назад рядом с Адашевым, он тихо ответил:
– Это я на случай войны. В первый же день мои гусары будут взрывать вон ту водокачку.
– Ты прямо фанатик! – воскликнул Адашев и громко рассмеялся.
– Ты это о чём? – спросил Репенин.
– Не сердись, Серёжа. Просто вспомнилась любимая поговорка моей старой нянюшки: кто, бишь, о чём, а шелудивый о бане.
Репенин неодобрительно мотнул головой:
– У солдат поверье есть, Алёша: насмешников ни судьба, ни пуля в бою не милует.
В ответ Адашев опять самоуверенно и беззаботно захохотал.
Перед мостом
За мостом перед ними открылся другой шлагбаум, у которого, в шинелях и папахах, стояли русские пограничники. Машину сразу стало потряхивать.
– Не взыщите – Россия… – усмехнулся жандарм, чуть не наехав в темноте на валявшееся бревно.
– Великодержавные кое-каки! – бросил Адашев угрюмо молчавшему Репенину.
Жандарм подъехал к низенькому выбеленному казённому дому с палисадником. В дырочках сплошных оконных ставень был свет. Из-под ворот с громким лаем выскочило целое семейство фокстерьеров. Собаки закружились, выражая радость дикими прыжками.
Жандарм слез.
– Не откажите, господа, на огонёк, чем Бог послал…
– Вот прилип! – раздражённо прошептал Адашев.
Но делать было нечего. Зайти хотя бы ненадолго принуждала простая вежливость.
На крыльце бросились их раздевать вестовые в холщовых гимнастёрках. Тесная передняя была уже завалена одеждой. Из соседней комнаты доносились оживлённый говор, смех и звон посуды.
За накрытым столом с самоваром, кренделем, фруктами, бутылками и всевозможными закусками сидело человек пятнадцать мужчин и женщин. Хозяин был встречен весёлыми возгласами: «Несут… Несут… Именинник!..» Все шумно встали.
Жандарм самодовольно подвёл спутников к улыбающейся красивой брюнетке в пёстром платье и больших бриллиантовых серьгах:
– Моя хозяйка…
Мужское общество было смешанное: таможенные чиновники, путейцы и окрестные помещики. Среди них выделялись гусарские доломаны трёх однополчан Репенина, ещё засветло вернувшихся из Роминтена.
Дамы, все как на подбор молоденькие и недурные собой, окружали щёголя-инженера с лицом фавна, лениво перебиравшего струны на гитаре, богато разукрашенной перламутром. Рядом, в кабинете с драгоценными серебристо-красноватыми белуджистанскими коврами [208] и старым оружием на стенах, собирались играть в железку [209] .
208
Белуджистанский ковёр – ковёр из Белуджистана, исторической области в Азии, на юго-востоке Иранского нагорья.
209
Железка – просторечное название азартной карточной игры.
Адашев, с обычной брезгливой учтивостью, обошёл всех и прислонился выжидательно к простенку. Заметив, что он один, хозяйка на него нацелилась.
– Молод, красив, а словно ледышка! – томно растягивая слова, сказала она, взяв задорно Адашева за аксельбант.
Молодая красавица точно вся потянулась к нему и рассмеялась.
Но её влажные, яркие губы, громкий грудной смех, ослепительный оскал и смуглые
– Скажите, что вас заморозило: петербургский туман или великосветская разочарованность? – вызывающе спросила она, будто нечаянно притронувшись грудью к его рукаву.
– А вы южанка… – по обыкновению, полувопросительно проговорил Адашев.
Хозяйка жизнерадостно выгнулась перед ним, как бы выставляя напоказ красивое тело.
– Разве такая, как я, могла бы родиться, скажем, на вашем ингерманландском [210] болоте?..
«Откуда она? – мысленно прикинул Адашев. – Гречанка?.. черкешенка?.. еврейка?..» Его решительно отталкивал такой избыток крикливой красочности.
Женское чутьё подсказало красавице, что этот – безнадёжен. Она подошла к Репенину и с тем же задором спросила:
210
Ингерманландский – относящийся к Ингерманландии, Ижорской земле, как называлась в XII – XVIII вв. территория по берегам Невы и юго-западному Приладожью (часть современной Ленинградской обл.).
– Рюмочку бенедиктина [211] , граф… Или, может быть, коньяку?..
– Из таких волшебных ручек всякий напиток – пламя! – по-холостяцки приосанясь, ответил Репенин.
За столом, где шла железка, метал теперь сам хозяин. Играли довольно крупно.
– До чего мне не прёт! – возмутился спортивный полковой адъютант, с досадой щёлкая картой. – Вот уж действительно: кому судьба-индейка… Или как это ты сказал в Роминтене про службу? – обернулся он к ротмистру-финну.
211
Бенедиктин – сорт ликёра.
Тот, не играя, сумрачно стоял за его стулом.
– Я сказал: кому служба – мать, а кому – кузькина мать…
– Тысячу двести… – объявил хозяин с безразличной любезностью привычного крупного игрока.
На лицах остальных партнёров отражалось, наоборот, растущее волнение. Дамы и неиграющие мужчины с любопытством обступили банкомёта.
– Отличнейший коньяк, – посоветовал Репенин, подойдя к одиноко стоявшему Адашеву.
Тот насмешливо поморщился:
– Ты помнишь, как старик Драгомиров [212] ответил угощавшему его батарейному командиру: «Ваше шампанское, полковник, овсом пахнет».
212
Драгомиров Михаил Иванович (1830 – 1905) – русский военный теоретик, генерал от инфантерии; в русско-турецкой войне командовал дивизией, был начальником Генерального штаба, командующим войсками Киевского военного округа (с 1889).
Он показал глазами на стол с дорогими винами, зернистой икрой и трюфельной индейкой, на белуджистанские ковры и красавицу в бриллиантах.
– Подумай только, Серёжа: всё это на четыре тысячи в год вместе с квартирными и наградными.
Репенин пожал плечами:
– Все они, брат, таковы…
Он беспечно посасывал толстую сигару и чувствовал себя безгранично благодушным и снисходительным. Не хотелось ни рассуждать, ни спорить.
Жандарм проигрывал как раз большую ставку с неизменно спокойной улыбкой.