Николай II (Том II)

Сахаров Андрей Николаевич

Сам посол был уверен в том, что он талантлив, и так же думал его друг со школьных лет, президент Пуанкаре, направивший Палеолога в Россию после службы на Балканах. И действительно, для того чтобы успешно участвовать в разжигании двух Балканских войн и одной мировой, нужно было иметь выдающиеся способности разгадывать чужие и плести собственные интриги. Палеолог ими в полной мере обладал.

Он умел также хорошо предвидеть события, заводить нужные связи и вербовать исключительно полезных осведомителей. Теперь, на пути в Александрию, он многое передумал и оценил.

«Самый важный результат для Франции сегодня, – размышлял Палеолог, – это то, что ничто не

мешает мобилизации русской армии. Забастовки и бесчинства рабочих, начавшиеся в канун визита Пуанкаре в Россию явно на немецкие деньги, прекратились словно по мановению волшебной палочки… Патриотизм захватил и тех рабочих, которые были подвержены социалистической агитации и прогерманскому интернационализму… Да-а… Мне обязательно надо отметить высказывание Родзянко, который сказал мне про петербургские манифестации: «Я ходил по улицам… и, к удивлению, узнавал, что это – те самые рабочие, которые несколько дней назад ломали телеграфные столбы, переворачивали трамваи, строили баррикады…» И ещё не забыть: осведомитель из Харькова сообщает: «Назвать себя большевиком или пораженцем в эти дни никто не смеет, не подвергаясь риску быть арестованным или избитым до полусмерти самими рабочими… Даже самая оппозиционная часть русского общества – студенты участвуют в патриотических манифестациях… я сам видел толпу тысяч в десять студентов, которая шла под огромным знаменем «Единение царя с народом»… Конечно, это не все студенты, но многие из них, как говорят, записываются на краткосрочные офицерские курсы, а также становятся вольноопределяющимися, чтобы поскорее попасть в действующую армию и получить на фронте погоны прапорщика…»

От студентов мысли посла естественным путём перешли к социалистам.

«А что касается революционных партий, то господин депутат Думы Бубликов [121] , который постоянно вращается среди прогрессивных кругов, подготовил для меня великолепное сообщение… Кстати, не забыть ему повысить гонорар за осведомительскую работу… В Париже вызовет одобрение, что в этот момент нечего опасаться никакой забастовки, никаких беспорядков… Патриотический порыв слишком силён… Да и руководители социалистических партий на всех заводах проповедуют покорность военному долгу… Хм… Совсем как во Франции… К тому же русские социалисты убеждены, что эта война приведёт к торжеству пролетариата…»

121

Бубликов Александр Александрович (1875 –?) – инженер, член партии прогрессистов, депутат IV Государственной думы.

«Конечно, это не бесспорно, – думал посол, – но в этом есть что-то, что способно заинтересовать наши политические круги, симпатизирующие революционерам и социалистам в России… Да, донесение Бубликова надо переслать в дипломатической почте, чтобы русский «чёрный кабинет» его не перехватил… Говорят, их математики умеют даже «раскалывать» телеграфные шифры… На всякий случай надо быть осторожным!.. Но всё же, всё же!.. Какой взрыв патриотизма! Может быть, оппортунисты Царской Семьи и оппозиция в Думе всё же преувеличивают революционность русского народа и выдают желаемое за действительное?..»

На яхте хорошо думалось под ритмичные удары плиц о воду. Посол даже пожалел, что его морское путешествие заканчивается, когда «Александрия» стала причаливать к пристани Петергофа. На молу он увидел точно такую же чёрную лакированную придворную карету, которая везла его к Николаевскому мосту. Подле неё

стоял скороход. Ожидали явно его, поскольку на борту «Александрии» он был единственным пассажиром. Он решил обязательно отметить эту уважительную деталь в своей следующей депеше.

47

Весь день у Государя было хорошее настроение. Во-первых, вчера вечером Германия объявила войну Франции, и теперь две дружественные державы стали официальными военными союзниками. Во-вторых, утром пришло ещё более радостное известие: Англия объявила войну Германии за то, что немцы напали на Францию и самым бесцеремонным образом нарушили нейтралитет Люксембурга и Бельгии. Это стало особенно доброй вестью для Николая Александровича, поскольку он до последнего момента сомневался в том, выступит ли туманный Альбион вообще, хотя и связанный военной конвенцией с Францией. Оказалось, что британцы решили не отсиживаться у себя на Острове, а вступить в войну, не сомневаясь, очевидно, что вскоре победителям придётся делить добычу и надо поскорее оказаться среди них…

Однако Государь, в отличие от своих генералов, не рассчитывал на скорую и лёгкую победу над германцами. Он предвидел, что борьба будет долгой, опасной и очень жестокой, хотя генералы и уверяли, что легко расколотят Австрию и быстро дойдут до Берлина. Вот и Николаша, хотя ещё и не вошёл в курс дела, был такого же мнения, как начальник Генерального штаба Янушкевич, которого теперь, за неимением другого, более опытного боевого генерала, пришлось назначить начальником штаба Верховного Главнокомандующего…

Государь с утра много работал, принимал военных и гражданских, а на три часа назначил аудиенцию послу Франции в связи с официальным вступлением союзницы в войну. Принимать его он решил не по парадному протоколу в Большом Петергофском дворце или на Ферме, а подчёркнуто дружески, в домашней обстановке Нижнего дворца. Такая честь никому из послов дотоле не оказывалась, и Николай был уверен, что Палеолог поймёт и оценит это.

Так оно и вышло. Затянутый в парадный мундир со всеми орденами, в посольской треуголке с плюмажем, маленький и торжественный, Палеолог был приятно удивлён, когда дежурный флигель-адъютант Мордвинов провёл его в кабинет Государя. Николай вежливо встал, когда вошёл гость. Он был в походной форме какого-то другого полка, а не в той, что была на нём в Николаевской зале Зимнего дворца во время чтения манифеста о войне с Германией.

Государь стоял спиной к свету, идущему из широких раскрытых окон, за которыми блестела гладь Финского залива. Поэтому Палеолог увидел следы усталости на его лице, лишь когда Государь приблизился пожать руку послу.

– Я хотел выразить всю свою благодарность, всё своё уважение вашей стране, – сказал Николай после обычного приветствия и одарил Палеолога одним из своих добрых взглядов. – Передайте, прошу вас, правительству Республики мою самую сердечную благодарность.

Посол торжественно, как и подобает моменту, но не обстановке, отвечает дрожащим голосом, изобличающим его волнение:

– Правительство Республики и её глава – президент Пуанкаре будут очень тронуты благодарностью Вашего Величества. Они заслужили её той быстротой и решимостью, с которыми Франция выполнила свой союзнический долг, когда убедилась, что дело мира непоправимо погублено. В этот день Франция не колебалась ни одного мгновения.

– Я знаю, знаю… – уже по-домашнему говорит царь и добавляет: – Впрочем, я всегда верил слову Франции… Особенно после того, как я посетил вашу великую страну и встретился с её народом…