Николай II. Дорога на Голгофу. Свидетельствуя о Христе до смерти...
Шрифт:
Но для тех людей, кого отпевали заживо, причины этого отпевания не играли никакой роли. Все они, и Государь, и Государыня, и Августейшие Дети, и верные слуги, каким-то сверхъестественным чувством поняли в тот момент, что это последнее в их жизни богослужение, что им не суждено получить после смерти христианского чина прощания. Поэтому такой отрадой для них было услышать дивные слова погребального песнопения, что для каждого христианина звучат радостью и надеждой и которые саму смерть делают не падением в пропасть отчаяния и ужаса, но возвращением в Небесное Отечество, в тихую гавань Христовой любви: «Со святыми упокой, Христе души раб Твоих, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная».
Подготовка к злодеянию
Нравственная чистота поднимала Царскую Семью на недосягаемую высоту, и все усилия ее тюремщиков сломить дух ее были тщетны. Между тем, готовя злодеяние, враг понимал, что ему
Вся история с так называемой «перепиской» полна неясностей и противоречий. Во-первых, сегодня общеизвестно, что письмо было написано Родзинским под диктовку Войкова на французском языке. Сам Родзинский рассказывал об этом в 1964 году так: «Вопрос Родзинскому: Расскажите нам о записке красными чернилами, в архиве перепутали, так сказать, подлинные вещи. Родзинский: А-а, которую я вел с Николаем переписку. Да, вот, кстати говоря, в архиве, несомненно, я думаю, что документ, я не знаю, где все это показывают, в музее Революции, видимо, там, видимо, есть два письма, мною написанные на французском языке с подписью (иностранный язык). Русский офицер. Красными чернилами писали, писали мы, так это решено было. Это было за несколько дней еще до того, до, конечно, всех этих событий, на всякий случай так решили, так затеять переписку такого порядка, что группа офицеров, вот насчет того, что приближается освобождение, так что сориентировали, чтобы они были, готовились по этим письмам. Это, видите ли, тут преследовались две цели. С одной стороны, чтобы документы о том, что готовились, по тому времени надо было, потому что черт-те в случае… Для истории по тому времени, на какойто отрезок, видимо, и нужно было доказательства того, что готовилось похищение. Ну а сейчас что же толковать, действительно документы существуют. Надо сказать, что никакого похищения не готовилось, видимо, соответствующие круги были бы очень рады, если бы эти оказались среди них. Но, видимо, занимались другим, не столько теми поисками царской фамилии, сколько организацией контрреволюции… Вопрос: Можно еще простой один вопрос о записке, скажите, а имели отношение к этой записке Белобородов и Павел Лазаревич? Родзинский: А-а, имели, да это имели. Я забыл об этом сказать. Письма эти писались не то, чтобы я писал письма. Не так дело было. Так, собирались мы обычно Белобородов, Войков и я. Я от Уральской областной ЧК. Причем Войков был продовольственным комиссаром областным. Вот решили, что надо такое-то письмо выпустить. Текст составлялся тут же, придумывали текст с тем, чтобы вызвать их на ответы. Войков по-французски диктовал, а я писал, записывал, так, что почерк там мой в этих документах. Вот и второй раз, по-моему, два письма тоже передавали через одного во внутренней охране. Там две были линии охраны. Так вот этот стоял во внутренней, там два забора стояло, так во внутренней через одного товарища там специально ему поручили, так он передавал. Вопрос: Ага, это он передал царице, или… Родзинский: По-моему, ей царице, там хозяйка была царица. Вопрос: Письма какие-нибудь оттуда были или нет? Родзинский: Я сейчас не припомню, во всяком случае нет, оттуда нет, нет оттуда не было писем никаких. Вопрос: Примерно за сколько дней были эти письма? Ответ: За недельку, видимо, до этого, за недельку-полторы». [973]
Первое, что бросается в глаза, так это бессвязность, полубредовость рассказа Родзинского. Такое впечатление, что он либо совершенно не знает, о чем рассказывает, либо безумно боится задаваемых ему вопросов. Тем не менее из этого текста мы можем сделать три вывода: 1) письма писались максимум за две недели до убийства Царской Семьи, 2) текст писем был написан на французском языке самим Родзинским под диктовку Войкова, 3) никаких ответов на эти письма из дома Ипатьева не поступало. Последнее обстоятельство представляется нам чрезвычайно важным, так как опровергает принадлежность «ответа» от заключенных Ипатьевского дома.
При этом еще один весьма показательный штрих: сначала Родзинский говорит о «переписке, которую он вел с Николаем», а потом выясняется, что никаких ответов из Ипатьевского дома не приходило. Что же это за «переписка», которая проводится только в одном направлении? И как Родзинский, не получая никаких ответов, делал вывод, что он «вел переписку с Николаем»?
Однако это не единственное противоречие в истории с «перепиской». В 1989 году в журнале «Родина» Г. Т. Рябов опубликовал статью «Мы принуждены вас расстрелять», ставшей первым звеном в огромной дезинформации 90-х годов ХХ века вокруг обстоятельств гибели Царской Семьи. Касаясь «переписки» «офицера» и Узников дома Ипатьева, Рябов впервые, как было объявлено, опубликовал эту «переписку» в подлиннике. В своей статье 1989 года Рябов ни слова не говорит о том, что письмо «офицера» было написано по-французски. Наоборот, он издевается над малограмотностью «офицера». Вот отрывок из этого письма с комментариями Рябова: «С помощью Божьей и вашим хладнокровием мы надеемся приуспеть (орфографическая ошибка, нужно „е“, а не „и“. — Г. Р.) без всякого риска. Нужно непременно, чтобы одно из ваших окон было отклеено, чтобы вы могли его открыть в нужный момент. То, что маленький царевич не может ходить, осложняет дело, но мы предвидели это, и я не думаю, что это будет слишком большим затруднением. Напишите, если нужно два лица, чтобы его несли на руках или кто-нибудь из вас может это сделать. Возможно ли усыпить маленького на один или два часа, в случае если вы будете знать заранее точный час. Это доктор должен сказать свое мнение (синтаксис именно такой. — Г. Р.), но в случае надобности мы сможем снабдить теле, или другие для этого средства. Не беспокойтесь: никакая попытка не будет сделана без совершенной уверенности результата. Перед Богом, перед историей и нашей совестью мы вам даем торжественно это обещание. Один офицер» [974]
Заметим, Рябов дает это письмо в качестве подлинника и ни слова не говорит о том, что оно было написано по-французски. Упоминание о французском языке появляется у Рябова, когда он пишет об ответе из Дома особого назначения. Рябов отмечает, что ответное письмо, возможно, написано одной из дочерей Государя на французском языке, а затем переведено большевиками в 1919 году и опубликовано с существенными купюрами в «Известиях». При этом Буранов и Хрусталев в своей первой книге «Гибель императорского дома», ссылаясь на Рябова, пишут: «Купюры были произведены для того, чтобы у читателей создалось впечатление: автор письма — Николай II». [975]
Таким образом, в своей статье Рябов привел не подлинники, а, по меньшей мере, два искаженных и фальсифицированных документа, так как мы знаем, что письмо «офицера» было написано по-французски. Возникает вопрос: зачем это сделал Рябов? Первое, что приходит на ум, что он взял оба письма из «Известий» в переводе и не знал о хранящихся в архивах подлинниках на французском языке. Но это невозможно, так как Рябов пишет о письме «офицера» как о подлиннике, а о письме «Великой Княжны» как о подправленном большевиками варианте «Известий». Отсюда следует, что Рябов прекрасно знал, что первое письмо является переводом с французского, а посему орфографические ошибки свидетельствуют о безграмотности переводчика, а не автора.
В своей книге «Как это было» Рябов посвящает несколько страниц «переписке». Здесь уже Рябов прямо пишет о том, что он знал о существовавшей «переписке» между Узниками дома Ипатьева и «офицером», которая велась на французском языке. Рябов знал об этой «переписке» из книги генерала Дитерихса, который цитирует «Известия» от 3 апреля 1919 года. «Перевод с французского, — пишет Рябов, — (именно на этом языке шла переписка) сделан вполне вразумительно, все предельно ясно. Упоминаю об этом обстоятельстве только для того, чтобы читатель, заинтересованный и внимательный, чуть позже сравнил этот газетный текст с подлинным, сделанным переводчиком по горячим следам сразу» [976]
Тут надо сразу оговориться, что Дитерихс упоминает не «Известия», а «Вечерние Советские Известия», которых генерал в руках не держал, а слышал информацию о «переписке» по радио Москва — Будапешт. [977]То, что генерал Дитерихс был вынужден использовать такой сомнительный источник как большевистское радио, понятно: другого у него не было, но вот почему Рябов не удосужился обратиться в архивы и цитировать письма по подлиннику — не понятно. Кстати, никто из исследователей не дает ссылки на эти самые «Советские Вечерние Известия» и весьма сомнительно, существовала ли вообще такая газета.
Таким образом, получается, что приводимое в статье 1989 года письмо является каким-то переводом, сделанным неизвестно с чего, каким-то переводчиком и почему-то в поспешности. Приводимый Рябовым в его книге 1998 года документ мало отличается от образца 1989-го. Он только удобочитаемый. Так, например, когда речь идет о транспортировке Наследника Цесаревича, вместо просто «усыпить», как это было написано в статье 1989 года, появляется: «на время усыпить „маленького“ каким-нибудь наркотиком»и т. д.