Николай II
Шрифт:
Дочь короля многое передумала и перечувствовала. Она не только любила умершего, но и уже сильно привязалась к царской семье, к загадочной стране России, религию, обычаи и язык которой она усердно изучала еще с прошлой осени. Принцесса жила этим последние месяцы и вдруг потеряла все сразу. В этой непростой ситуации нельзя было сказать лишнее слово, невозможно было проявить неделикатность. Ее знакомство с принцем Александром столь мимолетно, так окрашено горестным событием, что ни о чем другом думать не было сил. Молчаливый, совсем непохожий на покойного жениха, он не пытался завоевать ее расположение, что было вполне понятно и объяснимо. Они вместе рыдали у тела Никса, и эти слезы, эта тяжелая потеря их сблизила. Потом уже, когда они беседовали
Дагмар не думала, что уже скоро надо будет отвечать на определенное предложение, надо будет искать трудные слова о себе, о своем будущем. Она их нашла. Она написала замечательное письмо царю, которое, при самом пристальном анализе, не могло бросить тень на ее добропорядочность, но оставляло надежду. «Мне очень приятно слышать, — писала Дагмар, — что Вы повторяете о Вашем желании оставить меня подле Вас. Но что я могу ответить? Моя потеря такая недавняя, что сейчас я просто боюсь проявить перед ней свою непреданность. С другой стороны, я хотела бы это услышать от самого Саши, действительно ли он хочет быть вместе со мной, потому что ни за что в жизни я не хочу стать причиной его несчастья. Да и меня бы это скорее всего также не сделало бы счастливой. Я надеюсь, дорогой Папа, что Вы понимаете, что я этим хочу сказать. Но я смотрю на вещи так и считаю, что должна об этом Вам честно сказать». Она оставляла право решающего хода за цесаревичем, проявив этим и такт, и ум.
Цесаревич, выказывая симпатию к датской «сестре и подруге», не склонен был строить далеко идущих планов. Но расположение к ней у него уже было. Еще в начале мая он писал матери: «Грустно было покидать милый Югенхайм, где так приятно живется, и в особенности было хорошо, когда была там с нами милая душка Дагмар; когда-то мы ее увидим, неужели она не приедет сюда? Можно сказать, что вся Россия ее полюбила и считает ее Русскою». Однако Александр был противником скорых решений, а обсуждать свою женитьбу чуть ли не у гроба умершего брата считал просто неприличным. Вскоре после похорон отправил небольшое любезное письмо Дагмар, и в их переписке наступил затяжной перерыв. Она не могла ему писать по нормам этикета. Ведь она все еще в трауре и что она может сообщить? Он же не писал потому, что не знал, что сказать, так как еще не мог разобраться в своих чувствах. Но на стороне маленькой датчанки было время и еще один мощный союзник: император Александр II.
Шли недели, и цесаревич Александр все чаще и чаще вспоминал такое милое существо, с которым его свела судьба в Ницце. Раны душевные затягивались, и земные заботы и страсти проявлялись сами собой. 25 июня 1865 года занес в дневник: «С тех пор, что я в Петергофе, я больше думаю о Dagmar и молю Бога каждый день, чтобы Он устроил это дело, которое будет счастье на всю жизнь. Я чувствую потребность все больше и больше иметь жену, любить ее и быть ею любимым». Эти настроения постоянно подогревали разговорами отец и мать. Мария Александровна даже написала датской королеве Луизе и пригласила ее с дочерью погостить у них в Петергофе. Королева откликнулась любезным письмом, благодарила царя и царицу, но с грустью сообщила о невозможности приехать «в этом сезоне», так как Дагмар требуется теперь полный покой и ей необходимо принимать морские купания. К этому королева сочла нужным присовокупить, что дочь будет и дальше заниматься русским языком.
Александр II объяснил сыну, что такой ответ на языке династической дипломатии означает следующее: мать просто опасается, как бы подобный приезд не вызвал разговоры о том, что королева и король желают любой ценой поскорее выдать свою дочь замуж, лишь бы не потерять случай. Император предложил выждать время, и тогда все будет хорошо. Цесаревич же был настроен вполне определенно и записал: «Кажется, сама Dagmar желает выйти замуж за меня.
Глава 3
ДИНАСТИЧЕСКИЙ ВЫБОР
Судьба семейной жизни, как казалось, была окончательно решена. Император Александр II условился с датским королем Христианом, что его сын приедет в начале лета 1866 года в Копенгаген. Цель визита была вполне очевидна, и все исподволь начали готовиться к важному событию. Цесаревич знал, что обязан отправиться в Данию и попытаться там добиться согласия Дагмар стать его женой. Королевская дочь ему нравилась, она была именно той, с кем только и мог соединить жизнь. В последние дни марта на семейном совете было решено, что Александр вместе с братом Владимиром отправится в Данию в конце мая, проведет там недели три, а по возвращении совершит большое путешествие по России. Все шло как должно было идти, но вдруг 4 апреля случилось ужасное, невероятное, страшное: на императора Александра II совершили покушение.
Около пяти часов вечера, возвращаясь в Зимний дворец, цесаревич узнал, что в Государя стреляли. «Услыхав это я выбежал вон из комнаты, сказал Владимиру и побежали оба к Папа. У него в кабинете застал почти все семейство, а Папа сам принимал Государственный Совет. Я кинулся к Папа на шею, и он только мне сказал: «меня Бог спас». Скоро стали выясняться детали. Император с сестрой Марией и ее сыном, как это он часто делал перед обедом, гулял в Летнем саду. Когда прогулка завершилась и он садился в коляску, услышал выстрел и увидел человека с пистолетом в руках, на которого уже успели наброситься несколько прохожих. Злодеем оказался студент, выходец из бедной дворянской семьи, некто Дмитрий Каракозов. Вскоре установили, что он давно принадлежал к тайному обществу нигилистов, вознамерившихся свергнуть царскую власть и установить какую-то социалистическую республику.
Александр был в бешенстве. Боже мой, что за люди! Стрелять в Государя! Какие-то выродки! Что он им сделал, как у них могла подняться рука! Безумцы! Ведь Папа так много делает для России: он отменил крепостное право, проводит многие реформы, которые должны укрепить государство и привести к миру и процветанию. Он работает целыми днями, не жалея себя, не покладая рук, но находятся выродки, не дорожащие Россией, ум которых отравлен ядом европейских учений. А если бы злодейство удалось, то ведь вместо «дорогого Папа» он бы мог оказаться на троне! Уму непостижимо! Нет, нет об этом даже страшно подумать!
В последующие дни служились благодарственные молебны, возносилась хвала Всевышнему, спасшему жизнь Русского Царя. Казалось, что это лишь печальное недоразумение, которое не должно (не может!) повториться. Но все только начиналось. Разворачивалась беспощадная и абсурдная «охота» на монарха-реформатора, в которую включались группки разношерстной молодежи, объединенные лишь ненавистью к исконной России, презрением к ее истории и культуре. И будут звучать новые выстрелы, и молодые люди с лицами невротиков будут стрелять в царя еще не раз, будут покушаться до тех пор, пока с шестой попытки не добьются осуществления своего безумного намерения. Но этот роковой взрыв прозвучит лишь через пятнадцать лет.
29 мая 1866 года, в 3 часа пополудни, от рейда Кронштадтского порта отошла императорская яхта «Штандарт», на которой отбыл в Данию цесаревич Александр со свитой.
В 12 часов 2 июня царская яхта подошла к пригороду датской столицы, где и стала на якорь. До Копенгагена было рукой подать. Вскоре пришвартовался катер с русским послом при датском дворе и с датским адмиралом Ермингером, назначенным сопровождать его императорское высочество. На пристани Александра ожидал Христиан IX со свитой. Представление сопровождающих, обмен любезностями… По завершении необходимой официальной церемонии король пригласил Александра и Владимира в свою карету, которая направилась во Фреденсборг.