Николай Кузнецов
Шрифт:
В результате Шмидт оказался в полной зависимости от щедрот обер-лейтенанта.
Незаметно Зиберт выяснил, что профессия дрессировщика собак (несмотря на очевидные успехи в этом деле) вовсе не по душе Шмидту, она свалилась на него, так сказать, случайно, вообще же он тяготеет к постоянной спокойной службе. И тогда обер-лейтенант намекнул, что может предложить обер-ефрейтору (после войны, конечно) хорошее место в своем имении в Восточной Пруссии. Шмидт был на седьмом небе от счастья – ни о чем подобном он и мечтать не смел. «Я служил в лучших домах и умею угодить господам», – заверял
Обер-ефрейтор теперь не только зависел от обер-лейтенанта в денежном отношении, он был ему бесконечно предан как будущему хозяину – после победы над Россией. При каждой встрече Шмидт считал отныне своим долгом непременно рассказать Зиберту все последние слухи и новости, циркулировавшие в рейхскомиссариате. Часто эти сведения не представляли никакой ценности, но иногда заслуживали внимания.
Шмидт смертельно боялся быть убитым партизанами, поэтому он жадно ловил каждое оброненное в его присутствии слово о «бандитах» и карательных экспедициях против них. И сообщал обо всем «своему» обер-лейтенанту. Как-то он рассказал Зиберту, что его знакомый сотрудник СД жаловался ему, что девяносто девять процентов схваченных партизан отказываются давать показания, несмотря на чудовищные истязания и посулы сохранить жизнь в обмен на информацию.
Шмидт, хотя и числился формально в части подполковника Шиллинга, но, как дрессировщик собак Коха, непосредственно подчинялся его адъютанту. Поскольку овчарки никого, кроме Коха и Шмидта, не признавали, дрессировщик всегда должен был находиться под рукой фон Бабаха. В результате между гауптманом и собаководом (они, кстати, оказались и земляками) сложились довольно своеобразные отношения, которые позволили Шмидту познакомить фон Бабаха с Зибертом – разумеется, по желанию последнего.
Фон Бабаху Зиберт понравился, хотя в глубине души, гауптман, как многие тыловики, завидовал «Железным крестам» обер-лейтенанта.
– Будь у меня ваши заслуги, – откровенно признался он как-то Зиберту, – я бы не терялся и сделал настоящую карьеру.
Зиберт в ответ только скромно улыбнулся. Он прекрасно понимал, что его боевая репутация в глазах адъютанта искупается лишь некоторой наивностью, если не простоватостью, которая проявлялась хотя бы в том, что он весьма успешно разыгрывал роль человека, вовсе не стремившегося к военной карьере.
Несмотря на принятый им покровительственный тон, фон Бабах вынужден был несколько раз занять у Зиберта деньги. Видимо, свои служебные возможности сам он использовал не очень удачно.
Подобно обер-ефрейтору Шмидту, фон Бабах оказался в конце концов перед необходимостью или вернуть долги, или как-то иначе отблагодарить своего нового друга. А для этого он располагал лишь одним достоинством – серебряными аксельбантами адъютанта Коха.
Кузнецов видел, что раз от разу фон Бабах испытывает все более сильное чувство неловкости, и ждал лишь, когда это чувство достигнет кульминации. И дождался. Момент этот счастливо совпал с обстоятельством, действительно потребовавшим от Кузнецова обратиться за содействием к гауптману.
В мае 1943 года «невеста» Зиберта Валентина Довгер получила, как и сотни других ровенских девушек, повестку ведомства
– Сам по себе я, к сожалению, предпринять теперь, когда повестка уже вручена, ничего не могу, разве что недели на две оттянуть отъезд фрейлен Валентины, – сказал фон Бабах Зиберту. – Отменить уже отданное распоряжение может только Кох. Однако если фрейлен Довгер действительно, как вы говорите, фольксдойче и вы заинтересованы в этом, то я могу устроить, чтобы рейхскомиссар ее и вас принял. Может быть, он и отменит в виде исключения мобилизацию вашей невесты.
Сейчас Коха в Ровно нет, он уехал в Берлин на похороны погибшего в автомобильной катастрофе давнего товарища по партии старого борца – «альте кампфер» – Лютце, начальника штаба штурмовых отрядов. Но днями он вернется, тогда я и доложу ему ваше заявление, но только дайте мне заранее все нужные бумаги.
Фон Бабах всегда сдерживал свои обещания, во всяком случае, если это ему было выгодно. 25 мая Кох вернулся в Ровно, 26 мая Шмидт передал фон Бабаху заявление Вали, а уже вечером 30 мая через нарочного пришло уведомление, что рейхскомиссар Эрих Кох примет обер-лейтенанта Пауля Зиберта и фрейлен Валентину Довгер в своем кабинете в рейхскомиссариате.
Трудно представить, какие минуты пережил бы гауптман фон Бабах, если бы ему стало известно, что по приказу своего подлинного командования обер-лейтенант Зиберт, он же советский разведчик Николай Иванович Кузнецов, должен использовать предоставленную ему частную аудиенцию для уничтожения кровавого палача украинского и польского народов, личного друга фюрера Эриха Коха.
Уничтожение Коха намечалось давно. Первоначально в отряде предполагалось даже произвести налет на РКУ группы бойцов, переодетых в немецкую форму, под командованием обер-лейтенанта Зиберта. Для участия в нападении были отобраны партизаны Лева Мачерет, Борис Харитонов и другие, владевшие немецким языком. Они готовились к этому, часами маршировали на поляне близ лагеря, распевая знаменитую солдатскую песню «Лили Марлен». Но потом от этого плана отказались, поскольку он не гарантировал успеха и мог привести к большим потерям.
…В кобуре на поясе Пауля Зиберта лежал заряженный «вальтер» на боевом взводе: разведчик долгими часами учился в лесу стрелять из него не целясь, навскидку. На козлах экипажа, поджидавшего его у подъезда, восседал Николай Гнидюк. Под козлами – автомат, ручные гранаты. Несколько прохожих, оказавшихся случайно в этот час на Шлоссштрассе, были отнюдь не случайными. Михаил Шевчук, Василий Галузо, Николай Куликов, Жорж Струтинский и другие разведчики должны были прикрыть отход Николая Ивановича.