Николай Негодник
Шрифт:
— Куды прешь, идолище толстомясое, мать твоя кобыла! — Суровый, со шрамами на лице десятник ткнул тупым концом копья в выпирающее брюхо славельского купца, приехавшего в составе посольства, но, по случаю малого чина, на отпевание не допущенного. — Сейчас закончится, и всех допустят.
— А можа пройду, а? — не отставал гость. — А я отблагодарю.
— Чем?
— Вот, — в руке просителя блеснула монета.
— Другое дело! — десятник посторонился, и купчина протиснулся между воинами. Серебряный крестовик незаметно поменял хозяина. — Добро пожаловать, ваше степенство!
Вслед за
— За что ты его так, дядя Фрол? — удивился кто-то из толпы. — Ить денежку-то взял.
— И чо? Теперь приказ выполнять не надобно, а? Да за такие слова…
Спрашивающий в испуге отшатнулся и спрятался за чужие спины, а десятника потянул за рукав один из подчиненных:
— Брось ты их, Фрол Твердятыч. Чего они в службе понимают?
— Действительно. — Старый воин оглянулся и размашисто перекрестился на церковь. — Вот князь понимал, да. Но ничего, Макарушка, он нас милостью своей не оставит.
— Это как?
— Я слышал, будто митрополит его в святые произвести хочет.
— Да ну?
— От те и ну. Савва, ежели чего обещал, сделает.
— А разве можно?
— Чего бы нет-то?
— Ну как… — Макар понизил голос. — У грекосов монахи годами не моются, святости достигая. Постятся, опять же, а уж на баб и взглянуть боятся. А через то некоторые наложением рук людей исцеляют. Чесотку там али чирьи.
— Ну, ты и дурень — баней проще такое лечить.
— То баня, а то святость.
Тяжелый подзатыльник оборвал рассуждения, а перед носом нарисовался кулак.
— За что?
— Сейчас еще добавлю, тогда узнаешь. Неча совать свой нос туда, куда кобель хвост не совал. Твое ли дело?
— Да я же в хорошем смысле слова.
— А в любом. И не гневи Господа, Макар, а не то женишься на рябой и кривой. Ага, на обеих. И сопливые будут обе.
— Так ведь… Наш князь и выпить любил, и покушать. И прочее тоже.
— Вот! — десятник в подтверждение своих слов выставил указательный палец. — Не липнет к нему грех, понял? Князю, в отличие от твоих грекосов, некогда на всякую хрень отвлекаться.
Макар в задумчивости почесал за ухом.
— Как про живого говоришь, дядя Фрол.
— А то! Дело-то продолжается, город вот этот… Да и прочее. Жить, Макарушка, нужно так, чтобы и сам радовался, и людям на тебя смотреть было радостно. Вот ты, человек служивый, какую главную задачу свою видишь?
— Воевать, конечно.
— Опять дурак. Не воевать, а охранять. Мы же, кроме как мечом махать, и не умеем ничего. Если и умели, так разучились. И потому должны следить, дабы никакая сволочь нормальным людям не мешала. Понял?
— Нет. При чем здесь князь, купец с крестовиком и наша служба?
— А потому, что дурак! И хватит пререкаться!
Тем временем позабытый всеми славельский купец пришел в себя, огляделся осторожно и пополз к церкви, стараясь держаться в тени крестильни. Никто и не заметил, как расплылись черты лица и исказился силуэт, он мелко задрожал, взвился сизым дымом и потихоньку втянулся в распахнутые настежь двери. Только высокий, с длинной гривой спутанных черных волос человек, по виду иноземец, встрепенулся в непонятной тревоге, положил руку на рукоять узкого меча и оглянулся по сторонам.
— Чего ты, Август, башкой крутишь? — полюбопытствовал молодой леший, так же стоящий на паперти и не решающийся войти внутрь. — Али напекло? Так в тенечек отойди.
Иноземец отрицательно покачал головой и криво улыбнулся. Бахрята был не так уж далек от истины — ночью оборотни чувствуют себя комфортнее. Хотя после крещения стало полегче, даже серебро не жгло руки, а только карман. Правда, это уже другая история, интересная только трактирщикам да развеселым вдовушкам.
Немецкий барон Август фон Эшевальд появился в Татинце чуть более года назад, но считался вполне своим, местным. Неизвестно, какие прегрешения заставили его покинуть родной Зальцбург, но в здешнее буйное общество оборотень вписался без особых проблем. Поначалу, правда, чуть было не прибили, но, узнав истинную сущность, здраво рассудили, что ничего необычного в том нет. То есть необычно, конечно, но не больше, чем кикиморы, продающие клюкву на торгу, или водяной, подрабатывающий в свободное время паромщиком. Эка невидаль — оборотень.
Барон городу ущерба не наносил, по крайней мере, видимого, и был приписан к Дикой Дивизии полковника Лешакова на правах отдельного подразделения, с обязанностью регулировать поголовье волков в окрестных лесах. Служба его не тяготила, разве что после каждой исповеди и причастия долго болел. Злые языки поговаривали, что недуг приключался не от самого таинства, а от чрезмерного пития непосредственно перед ним. Боится, мол, фон Эшевальд в церковь ходить и страх вином прогоняет. Врут недоброжелатели, несомненно, врут! Скорее всего, распускали подобные слухи обделенные вниманием старые девы, которые наличествовали в Татинце в количестве пяти штук. И охота им поклеп возводить на честного оборотня!
Сегодня же Август был трезв, как подобает настоящему воину, а потому сразу почувствовал неясную тревогу. Подобное случалось уже лет тридцать назад, когда латинские фанатики взяли приступом родовой замок фон Эшевальдов. Тогда вот так же болела голова, и в ушах стоял неслышный обычным людям звон.
Он встряхнулся, решительно стиснул зубы и шагнул к раскрытым дверям. Тяжело… Еще шаг. Испарина выступила на лбу. Как обычно… И когда это войдет в привычку, ведь не первый раз заходит? Но когда протиснулся внутрь, расталкивая удивленно оглядывающихся славельских послов, сразу полегчало. Лики святых, написанные со значительными отклонениями от греческих канонов, приветливо улыбались со стен добро и понимающе. Только пронзаемый копьем дракон смотрел с неприязнью, будто говорил: «И ты, Брут?»
Почти сразу же барона перехватил Хведор Лешаков.
— Август, ты куда?
Оборотень остановился и тихо прошептал полковнику в ухо:
— Федя, у нас гости.
Леший внимательно посмотрел на обеспокоенного фон Эшевальда:
— Чуешь чего?
— Да. Кажется, это кто-то из высших вампиров, баварский или карпатский. Точно не определю, он еще и сильный колдун.
— Что, прямо здесь? — не поверил Лешаков. — Ладно, мы с тобой безгрешные, но он-то…
— И тем не менее, — настаивал барон. — Серегу предупредить нужно.