Николай Пирогов
Шрифт:
«Научитесь, прежде всего, лечить нищих, – говаривал студентам Матвей Яковлевич. – Богатого легче вылечить. Бедняку же и снадобье из аптеки выкупить не на что». Он считал, что не только снадобья приносят исцеление, но также «избранная диета, полезное питье, чистый воздух, движение или покой, сон или бдение в свое время, чистота постели, жесткость ее или мягкость». Не менее важными являлись, по его мнению, и душевные лекарства, поскольку они сообщают больным твердость духа, который побеждает телесные болезни. Первый же рецепт для здравия, который давал этот великий врач, был таким: «В поте лица твоего снеси хлеб свой. То есть трудись».
С этим рецептом Николай Пирогов был полностью согласен, что и подтвердил всей своей последующей жизнью, заполненной трудом, трудом и еще раз трудом.
Мудров
Пирогов как никто подтвердил эти слова, поскольку именно в практике анатомической он часто постигал истину.
Ефрем Осипович Мухин, способствовавший раннему поступлению Пирогова в университет, теперь тоже стал его учителем. Он сделал сотни хирургических операций, первые – под Очаковом, на поле битвы, добивался в России всеобщего оспопрививания. С утра до ночи Мухин трудился в больницах, изобретал новые способы лечения – электрические, гальванические, паровые. Заложил основы отечественной травматологии, разработал оригинальные методы вправления вывихов, лечения переломов и иммобилизации конечностей. Ефрем Осипович переводил учебники, сам написал «Начала костоправной науки» и «Руководство по анатомии». В университете читал анатомию, физиологию и судебную медицину, имел высшую ученую степень доктора медицины и хирургии и возглавлял кафедру анатомии. В 1816—1817-ми 1820–1824 годах Мухин избирался деканом медицинского факультета, что свидетельствовало о большом авторитете, который он завоевал у своих коллег.
Сочетая обширную практику с университетскими лекциями и руководством факультетом, Ефрем Осипович стремился поставить российские медицинские учебные заведения на европейский уровень. Он оказывал помощь многим талантливым, но бедным студентам, содержал на свои средства значительное количество врачей, готовившихся к профессуре и к практике в госпиталях. Вникая во все детали учебного процесса, Мухин создавал базу для развития медицинской науки на факультете: составлял проекты реорганизации медицинского факультета, переоборудовал анатомический театр, открыл специальную медицинскую библиотеку, в которой студенты могли ознакомиться с новейшей, в том числе иностранной, литературой по медицине. Понимая необходимость учебы у европейских ученых, он финансировал молодых выпускников, выезжавших за границу.
Свои лекции Ефрем Осипович Мухин вел в виде свободной беседы. Он разбирал функции отдельных органов и тут же высказывал идею целостности организма: «Иные считают, будто болезнь поражает отдельную часть тела. Полагаю, что не так. Все части тела человеческого имеют взаимное между собой сообщение». Течение мыслей в его лекциях иной раз поражало неожиданностью. Как-то раз Мухин замолчал, не окончив рассуждения, помедлил и заговорил совсем о другом: «Народное здравие немыслимо без хороших жилищ, одежды, питания. Врач, ставящий превыше всего пользу отечеству, должен думать и о сих предметах. Ныне в деревнях неурожай. Голод. Вот и взял я себе задачей отыскать заменители хлебных злаков…»
Мудров, Мухин, Лодер… Их именами, по словам Пирогова, мог гордиться Московский университет того времени. Трудами этих ученых, трудами их коллег закладывались основы передовой русской медицины, основы патологической анатомии, физиологии, терапии.
Правда, обучение в университете было весьма далеко от практики, о чем Николай Пирогов весьма сожалел. Лодер препарировал трупы, но студенты в большинстве своем изучали анатомию по картинкам, не вскрыв ни одного трупа. Мудров ратовал за практику, не уставал говорить о врачебном опыте, но студент Пирогов написал всего одну историю болезни единожды виденного больного. Мухину не трудно было в лекциях переходить с одного предмета на другой, ведь он накопил в больнице и у операционного стола множество знаний. Но студент Пирогов за годы учения
Тем не менее, Пирогов позже вспоминал: «Но, несмотря на комизм и отсталость, у меня от пребывания моего в Московском университете вместе с курьезами разного рода остались впечатления, глубоко, на целую жизнь врезавшиеся в душу и давшие ей известное направление на всю жизнь».
Именно это «направление на всю жизнь» и дали ему университетские учителя. Еще один человек, несомненно, способствовал этому – это отец, Иван Иванович Пирогов. Но сыну было суждено рано потерять отца.
Чтобы свести концы с концами, Иван Иванович вел частные дела, старался как мог, пытаясь снова подняться до более-менее высокого материального уровня. Но он заболел, стал задыхаться по ночам и вскоре умер.
Семья осталась без дома, заботу о ней взял на себя троюродный брат отца, Андрей Филимонович Назарьев, служивший заседателем в суде. Сам он был беден и обременен семьей, но привез родню к себе и уступил мезонин с чердачком.
У Андрея Филимоновича Пироговы жили год. Совестились, ведь и сам дядюшка перебивался с трудом, допоздна сидел на работе и приносил домой кипы бумаг. Он водил иногда Николая в трактир – напоить чаем, а однажды, повздыхав, купил ему сапоги.
Мать и сестры Николая занимались рукоделием. Одной из сестер за крохотное жалованье нашлось место надзирательницы в благотворительном детском заведении. За год подкопили деньжонок, кое-что продали и съехали от дядюшки. Сняли квартирку и половину ее тотчас сдали внаем студентам.
Николай слышал, как однажды о его семье сказали: «Нищенствуют». Они действительно были чрезвычайно стеснены в средствах. Когда вышел приказ о том, что в университет нельзя являться без мундира, сестрам Пирогова пришлось сшить ему наскоро куртку из старого фрака с красным воротом. Чтобы не обнаружить несоблюдения формы, Николай сидел на лекциях в шинели, а из-под нее торчал наружу только красный ворот.
На что мог рассчитывать Николай Пирогов после окончания курса в университете? Для него, человека без средств, без связей, отправиться лекарем в дальний полк было бы счастьем, но он хотел иного: заниматься наукой. И снова, как всегда на перепутьях его жизненной судьбы, появился Ефрем Осипович Мухин, который предложил Пирогову замечательный вариант будущего. «Вот, – сказал он, – открывается в городе Дерпте Профессорский институт. Будут в нем своих, русских, профессоров готовить. Вы готовы ехать?» Конечно, Пирогов был не просто готов, а счастлив туда поехать! Для этого следовало выбрать медицинскую науку, которой он предполагал заниматься, и Николай Пирогов выбрал свою судьбу – хирургию. Медицина была для него наукой жизни, наукой исцеления больных. Он хотел «иметь дело не с одним лишь трупом», но с живыми людьми. Почему именно хирургия? Он сам ответил на этот вопрос: «Так как физиологию мне не позволили выбрать, а другая наука, основанная на анатомии, по моему мнению, есть одна только хирургия, я и выбираю ее. Какой-то внутренний голос подсказал тут хирургию».
Благословляя выбор своего ученика, Ефрем Осипович Мухин не знал, что это будет уже не та хирургия, в которой трудился он сам и его современники. На самом деле он благословлял и новую хирургию, и ее будущего творца.
По дороге в Петербург, где надо было сдать экзамены, Николай думал о хирургии, операциях, которых он почти не видел, о том, что сам он даже еще и зуба не вырвал. Он видел себя со скальпелем в руке, проводящим операцию, и боялся оказаться не на высоте.
Многого из того, что прочно связано для наших современников с понятием «операция», не было в то далекое время, когда начинал свою профессиональную деятельность Пирогов. Не было стерильных операционных, специальной медицинской одежды, не существовало стерилизации инструментов, защитных масок на лицах, перчаток на руках хирурга. Все было иначе: в клеенчатом фартуке, с нарукавниками, оперировали и в зловонной «гошпитальной» палате, и прямо на дому. Дома было чище, чем в госпитале, поэтому операции здесь проходили успешнее. А бывало, что операции проводились в ярмарочной палатке, где располагался зашедший в город вместе с комедиантами бродячий хирург.