Николай Романов — последний царь
Шрифт:
Впрочем, и неудивительно, если мы припомним, что Мария Павловна старшая — рождённая принцесса Мекленбург-Шверинская, вдова Владимира Александровича, родная тётка германской кронпринцессы Цецилии, близкая кузина Элеоноры болгарской, рождённой принцессы Рейс, равно как и принца Рейса, германского посланника в Персии, столь вредившего русским интересам в этой стране, сестра принца-консорта нидерландского и знаменитого Иоганна Мекленбург-Шверинского, немало поработавшего для восстановления балканских государств против России.
Все перечисленные лица, близкие по крови и духу Марии Павловне, старались где только можно вредить России. Несмотря на ежовые рукавицы, в которых Александр III держал своих родственников, Мария Павловна вела козни против России ещё в 80-х годах и была уличена одним из русских генералов, графом Шереметевым, представившим царю письма русской великой княгини к Вильгельму I и Бисмарку. За это Александр III выслал жену своего брата за границу, где княгиня пробыла более года.
Немецкие офицеры за кружкой пива в знаменитом „Keiser-Kelle“, вспоминая о пребывании „русской принцессы“, откровенничали перед русскими офицерами: „Слава Богу, что нет войны с Россией; будь война, Мария Павловна принесла бы нам большую пользу“. Рассказы об этом передавались русскими офицерами в первый год войны в некоторых штабах; генералы за эти и другие сведения о Марии Павловне благодарили, боязливо озираясь, и дальше этого дело не шло. Близкая сейчас к преклонному возрасту, Мария Павловна облеклась в личину сердобольной матери раненых.
Возмущаясь и критикуя для виду деятельность бывшей императрицы, вынося всевозможный сор из большого двора, „августейшая“ филантропка широкою сетью раскинула свою „организацию“ на „нужды“ страждущих воинов. Но комплектовалась эта организация молодёжью, бежавшей от выстрелов, — три четверти из них носили немецкие фамилии.
Вопреки всем законам здесь находили приют молодые здоровые люди, большей частью состоятельные, особенно много было киевских богатых коммерсантов, которые содержали поезд с питательным пунктом на станции Столбцы.
По приказу из Ставки все способные к строю неоднократно убирались с нестроевых должностей на фронт, и мера эта распространялась и на организацию Марии Павловны. Но достаточно было её телеграммы генералу немцу Эверту, как, по мановению жезла, приказание отменялось, особенно для „жертв“ с немецкими фамилиями.
В минувшем году на Минском фронте открыто заговорили, что поезд княгини в Столбцах кишит шпионами. Вскоре поезд убрали в тыл.
Внезапные поездки Марии Павловны по фронтам обыкновенно совпадали с переменами не в нашу пользу. А ездить она любила.
Странное совпадение случилось минувшею осенью.
В начале сентября, когда на южном побережье Крыма лечились увечные воины, обнаружен был в горах радиотелеграф, сообщавшийся с неприятелем.
Перед этим числа 14-го сентября прибыла в Ливадию Мария Павловна на три дня.
Эти три дня растянулись в недели: здесь её один за другим посещали видные немецкие колонисты, которые широко открывали перед княгиней свой кошелёк на нужды „организации“.
В этом деле адъютанту князю Масолову помогал ныне арестованный бывший охранник, а потом градоначальник Ялты генерал Спиридович, трогательным единением которого с Кулябкой, коллегою его по убийству Столыпина [126] , умилялась курортная публика.
126
После убийства Столыпина Спиридович, начальник дворцовой охраны, и Кулябко Николай Николаевич (1856–1920), полковник, начальник киевского жандармского управления, оказались под следствием, которое длилось полгода и было прекращено по указанию Николая II.
Один из больных офицеров, зная о немецком шпионаже на флоте, в частном письме сообщал, что, по его мнению, катастрофа на Чёрном море неизбежна, но его письмо было перехвачено; и офицер этот, под предлогом несоблюдения госпитального режима, был спешно увезён в автомобиле Спиридовича в Севастополь на крепостную гауптвахту.
На следующее утро офицер проснулся в своей камере от оглушительного треска, а немного спустя через окно с железной решёткой увидел огромный столб дыма. То была катастрофа дредноута „Мария“. [127]
127
Утром 7 октября 1916 г. в Севастопольской бухте произошёл взрыв пороховых погребов на крупнейшем русском линейном корабле «Императрица Мария». Начался пожар. Была отдана команда открыть кингстоны и затопить корабль. Катастрофа повлекла за собой многочисленные жертвы среди членов экипажа.
Офицер отметил в своей записной книжке: „Мария“ погибла от Марии».
Об этих «загадочных» совпадениях знали все… Не желал о них слышать только Николай….
Работа шла вовсю… Мясоедов предавал целые армии в Восточной Пруссии. Сухомлинов губил миллионы русских солдат, крал народные гроши и топтал в грязь не только достояние, но душу всенародную… Протопоповы, Штюрмеры вели торговлю честью и благом Родины из-под полы… И все понимали, что их работа совпадает с интересами державного «хозяина» царства, как об этом нагло объявил Мясоедов перед казнью…
И если, уступая общественному негодованию, была выслана из столицы фрейлина Васильчикова [128] , доставившая Алисе Гессенской и той же Марье Павловне старшей письма от германского императора и его супруги, то менее заметные, но более вредоносные агенты, как те же Распутин и Бадмаев, оба пляшущие под дудку немецких банкиров вроде Явинера, всё ближе и ближе прижимались к ступеням трона, заражали воздух тлением, овладевая волей «самодержца»…
Но тут колесо судьбы повернулось. Настали священные февральские и мартовские дни…
128
Васильчикова Мария Александровна (1859 —?) — была задержана войной в своём имении под Веной. В конце 1915 г. приехала в Россию с письмами великого герцога Гессенского к сёстрам — императрице Александре Фёдоровне и великой княгине Елизавете Фёдоровне. По подозрению в шпионаже была выслана в Черниговскую губернию, в имение сестры.
О них дальше… Здесь можно только порадоваться, что не помогли бывшему царю ни тучи предателей, ни полки палачей с намыленной верёвкой в руках…
Сгинули они, и сгинул призрак самодержавного насилия и произвола во всей земле!..
Печально коротает дни в опустелых покоях Александровского дворца их «миропомазанный» хозяин и покровитель, их вдохновитель на чёрные дела, царскосельский узник Николай.
Наёмные холопы, предатели своей родины, разбежались, предали того, перед кем пресмыкались, впрочем, сам хозяин порою предавал своих слуг, даже самых верных и полезных ему, вроде Столыпина.
Многие помнят фразу этого по-своему честного, прямого в убеждениях «охранника»-министра. Однажды он так отозвался о своём «обожаемом монархе»:
— Я Николая не продам… но он меня — наверное, если понадобится…
И Столыпин не ошибся.
Как бы подтверждая пророческие слова Столыпина, Николай не только не подверг каре настоящих виновников направивших руку Богрова на роковой выстрел, — нет, он как добрый «царь-батюшка», освободил от суда Курлова [129] , Спиридовича вместе с другими организаторами убийства, совершённого на глазах государя и даже, к общему соблазну, возвысил по должности провокатора, генерала Курлова…
129
Курлов Павел Григорьевич (1860–1923) — в 1909–1911 гг. — товарищ министра внутренних дел и командир отдельного корпуса жандармов; впоследствии — генерал-губернатор Восточной Прусии, особоуполномоченный по гражданскому управлению Прибалтийского края (с правами генерал-губернатора), затем — товарищ министра внутренних дел (до 5 января 1917 г.).