Николай Романов — последний царь
Шрифт:
— Верно! — согласился Гучков. — Исходя из всего сказанного, мы можем согласиться на изъявление воли вашего величества, чтобы наследство перешло к великому князю Михаилу Александровичу.
— Вот и прекрасно! — спокойно отозвался Николай. — Но… ещё один, последний вопрос… Можете ли вы, господа, и те, кто вас послал, — решаетесь ли вы принять на себя нравственную ответственность, дать мне известные гарантии в том, что акт отречения, подписанный мною, действительно успокоит страну, не вызовет новых каких-нибудь осложнений?
— В этом, по чистой совести, мы все уверены, государь! — первый ответил Гучков.
— В этом нет сомнений ни у нас
— В таком случае… Я вам сейчас вручу акт… Только надо кое-что переделать в нём… исправить согласно нашей беседе…
Николай в сопровождении Фредерикса вышел и в соседнем вагоне исправил прежний текст отречения, заменив везде имя сына именем великого князя Михаила.
Фредерикс отнёс акт для переписки на машинке в вагон-канцелярию. Николай вернулся к делегатам, и здесь в томительном молчании прошло около десяти минут, пока вернулся старый царедворец с отречением, написанным на двух небольших листках.
Быстро пробежав ещё раз ровные чёткие строки, карандашом, бывшим у него в руке, Николай подписал манифест и передал его посланцам народа:
— Вот прочтите.
Ставка
Начальнику Штаба
В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, всё будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы, и уже близок час, когда доблестная армия наша совместно со славными нашими союзниками сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России почли Мы долгом совести облегчить народу Нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы, и в согласии с Государственной Думой признали Мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с Себя верховную власть. Не желая расстаться с любимым сыном Нашим, Мы передаём наследие Наше брату Нашему Великому Князю Михаилу Александровичу и благословляем его на вступление на Престол Государства Российского. Заповедуем брату Нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут ими установлены. Во имя горячо любимой родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга пред ним повиновением царю в тяжёлую минуту всенародных испытаний и помочь ему, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России.
Несмотря на подавленное настроение, все были взволнованы, когда Гучков кончил чтение.
Николай улыбнулся, и все обменялись рукопожатиями.
— Я только позволил бы себе заметить, — сказал Шульгин. — Здесь, после слов: «заповедуем брату нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут ими установлены», — тут следует вставить: «принеся в том в с е н а р о д н у ю клятву»…
Николай
— Я впишу… отлично… Только так: «принеся в том н е н а р у ш и м у ю клятву». Как вы полагаете?
— Так ещё лучше, ваше величество!..
Забыв зачеркнуть вверху лишние слова: «Ставка. Начальнику Штаба», он только вписал между строк, что следовало, и затем спросил:
— Больше ничего не надо?
— Нам кажется, не мешало бы переписать второй экземпляр этого важного акта… на одном листке… Также за вашей подписью, государь. А граф как министр двора не откажется скрепить… чтобы соблюсти все формальности в столь серьёзном деле. И больше будет гарантий, что один хотя бы экземпляр уцелеет для потомства!
— Верно, вы правы, — согласился Николай.
Фредерикс ушёл. Снова воцарилось молчание.
Скоро граф вернулся со вторым экземпляром манифеста. Николай тем же карандашом подписал бумагу, с правой стороны, внизу.
Слева, в углу, граф чётко вывел чернилами в две строки:
«Министр Императорского двора
Генерал-адъютант граф Фредерикс».
И расчеркнулся твёрдо, кудряво, как всегда.
Часы показывали без четверти двенадцать. Царь любезно простился с гостями.
При прощанье зашёл разговор: куда желал бы теперь отправиться бывший император?
Сначала у него явилась мысль остаться в Пскове. Но Рузский, получивший в это время известия, что путь на Царское Село сейчас совершенно свободен, предложил:
— Не лучше ли вашему величеству теперь же поспешить к государыне и к детям?
— Да… они больны… Корь у детей! — словно про себя проговорил Николай… — Но нет. Туда сейчас не поеду. Вот когда будет оглашён манифест… когда всё там успокоится…
Очевидно, он боялся, что его могут встретить очень недружелюбно царскосельские войска… Он знал, что во время короткой борьбы между восставшими войсками и дворцовой охраной, состоящей из сводного гвардейского батальона и пехоты, два снаряда провизжали над крышей Александровского дворца и разорвались где-то недалеко…
Охрана немедленно сдалась народу… Всё успокоилось.
Но если он явится теперь, кто знает, что может случиться?
— Нет! — обрывая тяжёлое короткое раздумье, решительно кинул Николай. — Поеду в Могилёв.
— В Могилёв? Но, собственно… зачем, ваше величество? — прозвучал недоумённый вопрос Рузского.
— Надо проститься! — с наружным спокойствием и кротостью обводя всех красивыми, а сейчас усталыми, воспалёнными глазами, коротко, как всегда, и загадочно ответил низверженный монарх. — А потом вот ещё с матушкой повидаться хочу. К ней проеду в Киев. И после уж… если можно будет отправиться к семье. Дети все в кори лежат! — снова повторил он негромко…
Наутро, 3 марта, литерный поезд «А» тронулся в обратный путь, на Могилёв.
Утром 4 марта на станции Орша к низложенному царю вошёл чиновник министерства иностранных дел при Ставке и чётко и почтительно доложил:
— Являюсь по поручению господина, начальника штаба вашего величества.
— Что ещё? Что такое? Что там случилось? — не выдержав, теряя привычно-невозмутимый вид, встревожился Николай. — Говорите скорее. С государыней что-нибудь?.. С детьми? Живы они?
— Успокойтесь, ваше величество. Насколько мне известно, в Царском всё тихо и благополучно. Я должен сообщить новости по поводу отречения от престола великого князя Михаила Александровича.