Николайо Андретти

Хантингтон Паркер С.

Он изучает меня с минуту.

— Это похоже на твою проблему. Что ты хочешь, чтобы я с этим сделал?

Мой мозг словно взрывается от его наглости.

— Серьезно?! Это все, что ты хочешь мне сказать? — И тогда я достаю свой главный козырь и пускаю в ход все свои навыки лжи, чтобы продать этот блеф. — Знаешь что? Не бери в голову. Забудь, что я тебе это говорила. — Я разворачиваюсь и уже на полпути спускаюсь по ступенькам, когда тихо, но достаточно громко, чтобы он услышал, бормочу: — Я просто обращусь за помощью

к копам.

Проходит несколько секунд, и мои ноги уже ступают на тротуар, когда он говорит:

— Подожди. — Его голос холоден, как будто я причиняю ему неудобства одним своим существованием.

Я преувеличенно вздыхаю и снова скрещиваю руки, прежде чем повернуться к нему лицом.

— Что теперь? — спрашиваю я, мой голос представляет собой идеальный коктейль из отношения и раздражения.

— Опиши его.

Не задумываясь, я придумываю вымышленное описание, описывая более молодую версию парня, который пытался изнасиловать меня несколько месяцев назад.

— Высокий. Сильно сложен. Глаза широко расставлены. Светлые волосы. Голубые глаза. Нос, как у сокола. Может быть, лет тридцать?

Он кивает головой, как бы призывая меня продолжать.

Я продолжаю, черпая идеи из фильмов, которые я смотрела на факультативном курсе "Введение в развлекательное право" в прошлом году.

— У него была шляпа, низко надвинутая на глаза. Когда я увидела его во второй раз, это была толстовка с капюшоном. Черная. После этого он продолжал носить капюшон. Или, может быть, он менял толстовки, и все они были черными. — Я пожимаю плечами, как будто это все, что я знаю, и мне жаль, если этого недостаточно.

Но в голове я ликую и мысленно присуждаю себе "Оскар". Потому что, вау, это было достойное выступление.

Он скрещивает руки, толстые мышцы его бицепсов вздуваются, а мышцы живота пульсируют от этого движения, и оба они обнажены, чтобы я могла видеть, что рубашка не мешает.

— Сколько раз ты его видела? — Его голос звучит по-деловому, но я воспринимаю это как должное.

Как подтверждение того, что он мне верит.

Я подражаю тону его голоса, когда говорю, надеясь, что это заставит его воспринять мою ложь всерьез.

— Я видела его пять раз. Два раза в один и тот же день, но, за исключением толстовки, оба раза он был одет в разные вещи. Возможно, он следил за мной чаще, но я не знаю. Вот сколько раз я его видела.

— И что ты делала, когда видела его?

— В первый раз я немного испугалась, но постаралась сделать вид, что не заметила его. В другие разы у меня это получалось лучше.

Он одобрительно кивает, а я обдумываю, что сказать. Мне следует снова обратиться в полицию, потому что, как я подозреваю, ему не понравится, что они вмешиваются в его дела, учитывая всю эту историю с мафией.

Я понижаю голос, чтобы он был едва выше шепота:

— Ну… Первые несколько раз я думала о том, чтобы

пойти в полицию и написать заявление. — Я понимаю его мрачное выражение лица и тревожно говорю: — Но я этого не сделала. Они наверняка решат, что я сошла с ума. У меня нет доказательств того, что за мной следили. Я должна была сделать фото. — Я добавляю в свой голос нотку уязвимости. — Но я была так напугана.

Я специально делаю паузу, давая ему время обдумать варианты, прежде чем закончить:

— Может быть, если ты пойдешь со мной и расскажешь полиции, что произошло здесь неделю назад, они мне поверят. Вообще-то, как тебя зовут? Я могу просто написать заявление о той ночи, и они приедут сюда. Тебе даже не придется выходить из дома. Обещаю. — К концу фразы я убедительно умоляю.

Это самый большой блеф, который я когда-либо совершала. Я не могу пойти в полицию. Я не могу вмешивать их в свою жизнь, когда хочу оформить опекунство над Миной. Но… он этого не знает. Поэтому я держу лицо прямым, а ложь — убедительной.

В его неразборчивой маске лица появляется небольшая трещина, и он вздыхает.

— Нам стоит поговорить об этом в доме.

Играя на своем нежелании, я не двигаюсь с места.

Когда он добавляет:

— На всякий случай, если этот парень последовал за тобой сюда, — я все равно не сдвигаюсь с места.

Я хочу, чтобы ему пришлось потрудиться ради этого. Тогда, когда он в конце концов предложит мне переехать, он будет думать, что все это его идея — с того момента, как ему пришлось убеждать меня войти в его дом, и до того момента, когда ему придется убеждать меня остаться.

В ответ на мое молчание на его лице исчезает настороженность, и он выглядит более человечным.

— Я не кусаюсь.

Я вздыхаю и добавляю:

— Хорошо. Но я все равно думаю, что нам стоит обратиться в полицию.

— Давай сначала все обсудим и посмотрим, какие у нас есть варианты.

— Хорошо, — соглашаюсь я, вздыхая, как будто я делаю ему одолжение.

Я поднимаюсь по ступенькам и переступаю порог его парадной двери, но он останавливает меня мягким прикосновением руки к моему плечу. От этого прикосновения у меня по позвоночнику пробегает дрожь, и я не могу не задаться вопросом…

Когда в последний раз ко мне прикасался мужчина, к которому я испытывала влечение?

Никогда.

Ну, не с тех пор, как он прикасался ко мне в последний раз, но это вряд ли считается. Он сделал это, чтобы доказать свою правоту. Чтобы доказать, что меня привлекает он, а не Джон. И, к сожалению, он слишком хорошо доказал свою правоту, и теперь я с болью осознаю это каждый раз, когда оказываюсь рядом с ним, поскольку при одном только его виде я беспомощно превращаюсь в путаницу спутанных гормонов.