Никому ни слова
Шрифт:
А началось все одним поздним утром, когда хорошо выспавшийся, в отличном расположении духа командир был на мостике. Погода была ясная, солнечная, но без жары и пекла. Средиземное море казалось спокойным и ласковым. Командир огляделся по сторонам, взял микрофон КГСа и скомандовал:
– Желающим ловить рыбу собраться на юте. [20] Боцману – выдать снасти!
Через две минуты на мостик с выпученными глазами примчался замполит и, задыхаясь от бега, сообщил, что своим объявлением командир сорвал политзанятия. Пытаясь его успокоить, командир предложил перенести посиделки на период дождливой и ветреной погоды, но тот, побледнев от подобного святотатства, обвинил
20
Ют – кормовая часть палубы или надстройка судна. – Примеч. редактора.
***
Не желая растрачивать молодую жизнь на добровольное пребывание в одиночном заключении, я находился в соседней каюте, где обладал правом пользования умывальником, почти все свое свободное время. Особенно мы сдружились с Мишей. У нас оказалось много общего, включая воспоминания детства, проведенного на Большой Охте в Питере. Происхождение своей «художественной» фамилии он затруднялся объяснить, носил ее с некоторым стеснением и переживал по поводу того, что в школе его обзывали «рублем», хотя финансов это ему не прибавляло. Очень серьезно воспринимая ультиматум жены по поводу поступления в академию, он сидел над книгами и конспектами ночи напролет, отчего глаза его были всегда красными, а упорство казалось беспредельным.
Собравшись как-то небольшой компанией, человек пять, мы решили отметить очередной праздник умеренным злоупотреблением алкоголя. Злоупотребление, понятно, не было бы умеренным, однако масштабам мероприятия препятствовали весьма ограниченные ресурсы. Не преуспели мы и в стремлении втянуть в свой порочный круг Врубеля, который вызывающе игнорировал коллектив, листая свои фолианты. По сей причине он сам стал темой нашего разговора.
– Зря Мишка так надрывается, – сказал механик. – Как кавалер боевой медали, он пройдет в академию вне конкурса, без всяких проблем!
(В скобках отмечу, что медаль «За боевые заслуги» Врубель получил за участие в разминировании Суэцкого канала после очередных арабо-израильских разборок. Несколько раз мы пытались выведать у него особенности боевых заслуг, за которые он был награжден, но безуспешно. Лишь однажды, в состоянии легкого подпития он позволил себе довольно грубо обругать обе противоборствующие стороны, однако его слова о том, что даже стадо баранов собственным дерьмом создаст минную угрозу эффективнее и грамотнее, остались для нас нерасшифрованными.)
– Ничего ты не понимаешь, – ответил артиллерист Виктор, – наличие медали надо тщательно скрывать до последнего момента заключительного подведения итогов работы приемной комиссии.
Виктор дважды поступал в академию и знал в этом деле толк. Он был уверен, что не прошел из-за сомнительной национальности родственников по линии жены, а его неистребимая готовность снова пытаться штурмовать вершины наук пугала и настораживала командование бригады.
– Почему это? – встрял в разговор сам Михаил.
– А потому, что медалисты ставят комиссию в затруднительное положение. Представь: в день окончательного формирования списков лиц, зачисленных на учебу, поступает указивка сверху – принять еще Петрова, Сидорова и Пупкина. Надо кого-то вычеркнуть. А этот кто-то – кавалер «ЗБЗ». Вне конкурса, выкидывать нельзя. Поэтому комиссия пытается отсеять медалистов еще на этапе медкомиссии или даже при отборе на флотах.
– И что же делать?
– Медаль
21
Б и ПП – боевая и политическая подготовка. – Примеч. редактора.
– Что за газета? – механик сделал круглые глаза.
– Так сухопутчики называют свои окружные печатные органы. А наша флотская, «Флаг Родины», ничем не хуже. – Виктор был доволен произведенным эффектом. Наконец-то пригодился его жизненный опыт.
После некоторых размышлений и обсуждений предложения артиллериста были приняты, и Миша сел переписывать характеристики и анкеты, выкидывая отовсюду упоминания о награде. Для создания дымовой завесы решено было отправить в газету статью об отличнике Михаиле. Корреспондентского опыта ни у кого не было, однако доктор Евгений предложил мою кандидатуру, ссылаясь на то, что научному работнику-МНСу это ближе и доступнее. Он намекнул на то, что мне предстоит еще писать диссертацию и надо набираться опыта. Я начал отбрыкиваться, но когда Виктор выразил сомнение в моих способностях —»Куда ему, салаге?» – согласился. При этом было заключено пари о том, будет ли опубликована написанная мною статья. Поспорили, как положено, на бутылку. Остальные присутствующие и разбивающие сделали ставки. Мишка поставил на меня три бутылки коньяка против канистры шила механика.
***
В течение нескольких последующих дней я метался между своим экспериментальным локатором и мостиком. Стояла задача выйти на визуальный контакт с авианосцем и доложить наверх о его местонахождении. Все имеющиеся данные указывали, что надо следовать на юг, а мой прибор показывал на запад. Командир почесал затылок и приказал идти на юго-запад.
Двое суток я спал урывками, постоянно пытаясь уточнять режимы работы капризного прибора, но он упорно показывал не туда, куда все остальные. Даже мичман Валя проникся идеей и нес вахту у экранов, не высказывая привычного в подобных случаях отвращения. Наконец, мы вышли в точку, из которой невозможно было провести среднюю линию, что свидетельствовало об одном: курсы, указываемые разными приборами, были диаметрально противоположными.
– Куда? – спросил командир, с подозрением глядя на меня.
– Курс – триста тридцать, – ответил я, пытаясь сообщить максимальную уверенность своему голосу.
– Рукой покажи, – уточнил командир.
Я вытянул руку в направлении северо-запада.
– Ну-ну, – произнес он и скомандовал: – Курс – триста тридцать.
На этот раз я не ошибся. Прибор оказался более чем удачным, и мне достались вполне заслуженные лавры. Всегда бы так! Отныне командир начал всерьез относиться к моим словам, а я был вынужден постоянно себя сдерживать, чтобы не подорвать доверия к себе каким-нибудь непродуманным заявлением. Тяжелая ситуация.
***
Время бежало быстро, и я чувствовал, что тянуть дальше с написанием материала о Врубеле нельзя, хотя статья у меня упорно не шла. Чего только я не придумывал, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки! Собирал мнения всех офицеров и мичманов. Брал интервью у матросов. Заставлял Мишу рассказывать о семье, детстве и любимых фильмах. Фотографировал его в различной обстановке. Нашел трех матросов, умевших рисовать, и вместе с ними сделал несколько зарисовок ком. БЧ-3 за работой. Даже взял у доктора справку о сделанных ему прививках и общем состоянии здоровья. Однако после того, как я попытался отобрать у него письмо из дома и фотографию жены, он стал от меня прятаться.