Никто и никогда
Шрифт:
Он прошептал ему на ухо:
— Ей-богу, убью кашевара из сто двадцать пятого за то, что не докладывает мяса! Ей-богу, убью! Пойдешь со мной?
— Да, — с радостью кивнул капитан. — Я чувствую, что это необходимо.
Его нашли у озера — он лакал воду и выл на луну. С это дня началось долгое и тяжелое выздоровление. Капитана Ковеля перевезли в столицу, и на исходе третьего месяца весны он пришел в себя. Он чувствовал, что внешне он вроде бы здоров, а сознание повредилось. В нем поселилось
Гремя саблей, капитан Ковель бодро взбежал на крыльцо и дернул за кольцо. Где-то в глубине дома раздался мелодичный звук колокольчика.
— Я хочу Марысю… — заявил, покачиваясь, Качинский — маленький бодрый майор интендантской службы.
До этого они побывали в 'Рогах', в 'Заводе' и в 'Будевильском доме'. Особенно хороша была сливовая наливка. Кажется, они перебрали, хотя капитан старался пить грушевый кальвадос, который не так бил по ногам. Зато нарушал логику мышление. А… черт с ней, махнул на все капитан.
От нетерпения майор стал лупить ножнами в дубовую дверь. Наконец они услышали знакомый голос:
— Иду… иду…
Щелкнул замок. Дверь приоткрылась и раздраженное женское лицо взглянуло на них. Впрочем, оно тут же расплылось в улыбке:
— Господин Ковель…
— И Качинский… — майор пытался всунуть голову в дверную щель, но мешала цепочка.
— Минуточку, господа! Минуточку… — мадам Жужу закрыла дверь и через секунду распахнула ее с тем, чтобы впустить обоих офицеров.
Майор тут же отправился в туалет. И пока капитан любезничал с мадам Жужу, которая вызвала девиц, сотворил на полу большую лужу, а в углу наложил кучу.
Из нумеров спустилась Марыся и незнакомая брюнетка, которая лишь отдаленно напоминала капитану Ковалю его пассию Мерседес — маленькую испанку, которая кусалась в постели.
— Мерседес отдыхает… — извиняясь, пожаловалась мадам Жужу. — У нее сегодня был трудный день.
Майор Качинский, который до этого пускал слюни, глядя на ее грудь, переключился на Марысю, преложил взять вина и отправиться в нумер.
— Двойной! — заявил он.
Опять нажремся, с тоской подумал Ковель, но перспектива выпить за счет майора, перевесила все неудобства.
— Только такого, чтобы завтра голова не болела… — предупредил он мадам Жужу.
— Обижаете, господин Ковель. Вино у нас высшего сорта, — мадам Жужу профессионально поджала губу, хотя ей и не пристало обижаться: вином деревенского разлива ее снабжал кум, а наклейки она покупала у пана Вацлава на Пражской.
В свою очередь капитан Ковель не стал возражать, хотя прошлый раз болел три дня и едва не сорвал учение роты. Бригадный генерал заметил его состояние и заставил вместе с лейтенантом Клодом Анри бегать наперевес с винтовкой. В чем провинился его заместитель — вчерашний студент, капитан так и не понял. Наверное, генералу не понравились его стальные очки. У генерала была дурная привычка выбивать из подчиненных 'гражданский дух' и 'чувство справедливости'.
Дальше все пошло, как обычно. Нумер, специально приспособленный для двух пар, был соответственно обставлен. Как поведал опьяневший майор, накануне он загнал местным крестьянам три мотоцикла и вельбот. Где сухопутный майор взял вельбот, капитан спрашивать не стал. Скорее всего, украл у танкистов, потому что в округе не стояли другие механизированные части. А вот зачем крестьянам вельбот, осталось тайной. Море плескалось отсюда в пятистах милях.
Майор Качинский тут же откупорил бутылку дешевого шампанского и, поливая углы комнаты пеной, заорал:
— Марыся! Раздевайся!
Загремела дикая музыка — это мадам Жужу, прежде чем уйти, завела патефон. Через каждые два оборота игла перескакивала на соседнюю дорожку. От этого в голове у капитана что-то заклинивало и он стал невольно припоминать свое состояние, когда лежал в госпитале.
Закуски не было никакой. Протрезвевший капитан зверски хотел есть. Он обшарил всю комнату и на подоконнике, за шторой, обнаружил черствую корку, а когда вернулся в компанию, Зизи, так звали, брюнетку, уже расстегнула бюстье и обнажила смуглую грудь с большими темными сосками.
— Иди сюда, милый… — позвала она капитана.
Дожевывая корку, капитан Ковель, споткнулся о складку ковра и пал лицом в лоно Зизи.
После первых минут страсти и копошения в постели, наступила разрядка и послеоргазменное отвращение. Капитан Ковель откинулся на подушку и посмотрел в потолок. На соседней койке Марыся издавала ненатуральные душераздирающие стоны, а майор Качинский считал:
— И раз, и два, и три, и четыре…
Его большой белый живот колыхался, как аэростат.
Как ни странно, Зизи капитану понравилась. От нее обольстительно пахло, и она не кривлялась, чего капитан терпеть не мог. К тому же она показалась ему очень естественной. Он хотел продолжить, но тут вдруг вспомнил, что бежал в атаку и что умер. Еще он вспомнил Бога войны и как лакал из озера. Впрочем, об этом ему рассказал сердобольный врач. Сам он ничего не помнил. Эти странные воспоминания так поразили его, что уд стал вялым и ленивым.
— Подожди… подожди… — сказал он, садясь и отстраняя брюнетку, которая решила профессионально поправить дело.
Заниматься любовью ему почему-то расхотелось.
— Миленький… — сказала брюнетка, — я что-то не то сделала?
В таких случаях мадам Жужу была безжалостна и могла понизить ранг брюнетки до уровня солдат, а Зизи хотела спать с офицерами, от которых пахло одеколоном и дорогими сигаретами, а не казармой, ваксой и грубым табаком.
— Это я что-то в жизни не то сделал, — растерянно произнес капитан.
Он ясно помнил, что получил смертельную рану в живот и что это было совсем недавно — в сражении при Арденах. Кроме этого он видел своих солдат умерших самой неестественной смертью, не говоря уже о лейтенанте Клоде Анри, с которым, как с живым, здоровался накануне увольнительной. Вот чего он понять не мог. Пусть психиатр доходчиво и объяснил причину его галлюцинаций вполне естественными причинами, капитан Ковель после достаточно долгих размышлений абсолютно не верил ему. Дело было в том, что все перемешалось: то, что было вчера, стало сегодня, и, наоборот, то, что было сегодня, стало двухмесячной давностью.