Никто, кроме нас!
Шрифт:
– Дай им! – крикнул надсотник в приоткрытый люк и зажал уши.
Вумп! Часть еще стоявшего дома обрушилась внутрь, из окон шарахнуло пылью и дымом, послышался мучительный крик:
– Ооооо матка бозка-а-а!..
– Сдавайтесь! – крикнул надсотник, поднеся к губам поданный Пашкой невесть где взятый мегафон.
– Нас все едно вобьют! – крикнул кто-то из развалин на ломаном русском.
– Сдавайтесь! – повторил Верещагин. – Никого из сдавшихся не тронем! Слово офицера!
– Кто ты такой?
– Надсотник
Впереди снова началась стрельба, но возле штаба было тихо. Только трещали пожары.
– Заряжай, – сказал Верещагин в люк.
– Давно, б…я, заряжено, – ответили оттуда. – Только б не сдались…
– Сдадутся. Это так – на всякий пожарный.
Подходила к концу третья минута, когда из полуобрушенного отверстия входа показался белый флаг.
Это было настолько неожиданно, что находившиеся на улице замерли. Верещагин, сам этого не осознавая, поднялся в рост.
– Сдаемся! – крикнули изнутри. Кричали по-русски, очень чисто. – Выходим, не стреляйте! Пан генерал ранен, мы выводим его!
Дружинники встали по обе стороны выхода, взяв его на прицел. Соскочив наземь, Верещагин подошел к ним.
– Бросайте оружие впереди себя!
– Стволы и финки бросать на снег, – заметил кто-то, разряжая патетическую серьезность момента.
Из дыры с лязгом вылетел первый автомат…
…После сдачи тридцати двух офицеров и солдат еще двое офицеров вывели высокого военного с забинтованными плечом и головой.
– А теперь горбатый, – сказал тот же голос.
Кое-кто засмеялся, но большинство дружинников хранили серьезное молчание.
Отстранив придерживавших его спутников, генерал Новотны посмотрел на надсотника с неожиданным глубоким интересом. Достал из кобуры и протянул Верещагину небольшой пистолет. Молча отдал честь.
– Пэ шестьдесят четыре, – сказал Верещагин, осматривая оружие. Помедлил. И вернул пистолет генералу: – Проше, пан генерал. Ваша зброя.
Брови генерала шевельнулись. Он спрятал оружие в кобуру. Усмехнулся.
– Вы в плену. Вы и ваши люди, – сказал Верещагин. – У меня будет просьба… вы понимаете меня?
– Так, – кивнул Новотны. – Я вем руски.
– Хорошо… Так вот, у меня будет просьба, отказ ее выполнить никак не повлияет на вашу судьбу или судьбу ваших людей. Сейчас вас отвезут в штаб. Вы не могли бы обратиться к тем из ваших людей, кто еще сопротивляется – с приказом сдаться? Технические возможности вам предоставят… – Увидев, как глаза генерала сузились, Верещагин сказал – без угрозы, даже с какой-то ленцой: – Право, пан генерал, это не ваша война. Мне жаль, что вы, поляки, не можете этого понять.
Генерал обмяк. Что-то тихо сказал стоявшему рядом офицеру. Тот отдал честь и обратился к Верещагину:
– Пан
– Мы их убедим, – усмехнулся Верещагин. – Скажите господину генералу, что я благодарен ему за согласие…
… – И какого черта? – буркнул Земцов, запрыгивая на броню САУ рядом с командиром. – Ты говорил с ним, как в кино. Как будто…
– Сергей, Польша никуда не денется, – ответил Верещагин, проверяя автомат. – Она будет нашим соседом. И теперь, когда мы победили, мы можем позволить себе быть людьми хоть в чем-то.
– Что мы сделали? – Сергей свел брови.
– Победили, – легко ответил Верещагин и ахнул каблуком ботинка в башню. – Поехали!
«Шилка» горела на углу. Надежно построенное здание правления рынка «Северный» продолжало огрызаться огнем со всех этажей. Звездно-полосатый флаг развевался под самой крышей – яркий, хорошо видимый, хотя и мокрый насквозь. И почти из каждого окна неутомимо выскальзывал и бился рыжий огонь.
Добежав до Верещагина зигзагом, Земцов упал за бетонную плиту и выдохнул:
– Этих сдаться не заставишь.
– А этих я и не возьму, – отрезал Верещагин. – Э, черт, как к ним подобраться-то? – Он обернулся к гаубице, махнул рукой: – Долбай!
Крикнул, хотя слышать его за шумом боя вряд ли могли.
– В подвалы залезут, – буркнул Земцов. – У нас одиннадцать убитых за последние десять минут.
– Никому пока не высовываться, вести беспокоящий огонь, передать приказ! – повысил голос надсотник.
Двое дружинников, сгибаясь вдвое, принесли на куске брезента Басаргина. Лицо сотника было спокойным, и дырочка от пули над левой бровью синела совсем незаметно.
– Прямо в лоб, – сказал, подходя, Влад Захаров. Так, как будто никто этого не видел. – Это из-за меня. Он меня оттолкнул, а сам…
– Так, – Верещагин сел на корточки, наклонился к убитому. Наклонялся все ниже и ниже… ниже… ниже…
Сергей, вцепившись одной рукой в бороду, другой обнял командира за плечи. Хрипло сказал с одышкой:
– Ну вот… еще одного нашего… нет.
– Это из-за меня, – повторил Влад, кусая губы. – Но я знаю… как… командир, разреши… я знаю… тут коллектор, мы прямо в тыл им выйдем… Я думал, он обвален. А сейчас посмотрел – нет… Командир…
Верещагин поднял голову. Глаза у него были страшные. Подбежавший Эндерсон вдруг сказал:
– Господин надсотник… я хочу просить разречения…
– Какого? – Верещагин повернулся всем телом, как волк. – Что?
– Я поньимайу… – американец указал подбородком на лежащего на брезенте Басаргина. – Он был ваш друк… Но… там… – он указал на здание. – Там есть льюди, не заслужившие смьерть…
– Что?! – шепотом крикнул Верещагин. Именно шепотом крикнул. – О чем ты?!