Никто мне ничего не обещал. Дневниковые записи последнего офицера Советского Союза
Шрифт:
Сергею, правда, несколько повезло. Он родился в момент, когда в стране атеистической цензуры уже не было, а анафема ещё не пришла. Страна переживала кризис, который назвали «застоем». Слово было мудрёное. Сергей его воспринимал своеобразно. Застоем он обозначал свою проблемность для учителей. Он всё время удивлялся, почему для мамы он проблему не представляет, а для школьных учителей представляет. Мама о нём заботится и растит его, а учителя его «вгоняют в рамки». В эти рамки «застоя» укладывалось всё: школа, учителя и сами «рамки». Не укладывался только он сам и его заботливая мама. Дома, читая по вечерам книги, запрещённые до «застоя», он понимал, что на граждан его страны снизошло счастье, но, выйдя из дома, он видел, что счастья своего, собственно как об этом
В городке, в котором он рос, кроме военрука, было ещё несколько офицеров. Все они служили на местном заводе в военной приёмке. Большинство рабочих этого завода считало их бездельниками. Завод делал моторы для автомобилей и другой спецтехники. Задача военных сводилась к постановке специального клейма на тот или иной двигатель или отдельную деталь. Но в стране был «застой», и все им пользовались как могли и насколько позволяла должность. Должность военпреда на заводе позволяла очень много. Для гражданской администрации завода каждая военная партия двигателей стоила очень много. Приходилось рассчитываться с военными краской, досками, линолеумом для их нужд, квартир и дач. Но гражданские контролёры приноровились. Они тайно изготовили свои клейма, аналогичные военным, и ставили их, часто даже не посвящая военную приёмку в отправку той или иной партии двигателей.
В этом не было никакого обмана. Родина во главе с партийными вождями боролась с казнокрадством и за коммунизм во всём мире. Поэтому заводской администрации легче было изготовить клейма, чем раздавать казённое имущество «господам офицерам». Так они и жили в полном неуважении друг к другу. Терпели. На этом заводском фронте лозунг «народ и армия едины» не работал. Офицеров военпредов не любили за жадность и глупость.
Ещё больше, чем их самих, не любили их жён, которых вынужденно, по закону приходилось пристраивать на тот же завод на «блатные» места. Из-за этого шло постоянное увеличение «блатных» мест, занятых сплошь дурами и дураками. Здесь заводское начальство и военное представительство сливались в экстазе, усугубляя «застой».
Все горожане знали эту сторону жизни завода. Городок был невелик, завод в нём был один, поэтому сплетни и слухи были главным развлечением.
Сергей тоже знал, но форма, погоны, звёзды завораживали. Пусть их жёны дуры, но рядом со своими мужьями они прекрасно смотрелись. Они были ухожены. Они не были похожи на полуглухих и вздрагивающих баб из цеха штампованных деталей или на женщин с пустыми глазами из цеха сборки. Этим женщинам уже давно всё опостылело, а особенно завод и его руководство, но деваться им было абсолютно некуда.
Сергей как-то пошутил на уроке истории, что дай местному пролетариату в руки серп и молот, они разнесут весь завод. Учительница оторопела. Она только что говорила то же самое, но о другом, капиталистическом мире, об их зверином лике империализма. И вдруг прямая аналогия с местными условиями. В школу вызвали маму. К счастью, был «застой». В городе Горьком уже жил ссыльный академик Сахаров. Чекисты, хоть и караулили его, но вполне были согласны с его теорией конвергенции (сближением социализма с капитализмом), оставалось разобраться в деталях этого сближения: кто и к кому первым должен броситься в объятья, кому и как рушить, до основания или по уму.
Поэтому за «серп и молот» маму поругали, но выразили молчаливое сочувствие и согласие. Так выходило, что не только Сергей понимал наступление последней черты, как и то, что, чтобы за неё не перейти, надо было разнести аппарат партхозноменклатуры, а заодно и военных в пух и перья. От них исходила только нищета, пустые полки магазинов и липовая мощь. Чекисты были в курсе всех скорбных дел в своей стране.
Школьная жизнь периода «застоя» – едва ли не лучшие годы в жизни детей СССР. Детей учили на обломках идеологии. К середине 70-х годов ХХ века просто не осталось учителей, которые бы хоть что-нибудь знали о марксистско-ленинской теории. Не осталось таких людей и в политбюро ЦК КПСС.
Сергей вёл дневник школьной жизни. Он дал ему двойное название: «Терра
Да, именно в детстве закладывается вся наша последующая жизнь. А потом начинается тоска и скука, которая выражается в направлениях «развития» взрослого общества. Это когда один у станка стоит, другой в сбербанке сидит, третий наукой себя изводит и т. п. У каждого направления есть свой вождь, свой начальник, который и ведёт куда-то, порой плохо зная куда. И только общий вождь «в курсе того, куда надо». Главное в этом процессе то, чтобы те, кого ведут «куда надо», не стали бы думать над тем, «а надо ли им это всё». Но, к сожалению, шагать в толпе легче. Господь предупреждал: «Не себе сотвори кумира», ибо автоматически становишься холуём, но кто слышит Господа? Он предупреждал с Неба, но на Земле поняли всё не так – и началось: «А на левой груди профиль Сталина, а на правой – Маринка, анфас». Додумались вожди поставить себя вровень с мужской любовью к женщине. А влюблённый, как бычок, бредёт не думая. Но одно дело «за юбкой». Это не навсегда, а до удовлетворения. И совсем другое – за вождём. Это навсегда.
Во многом правдивый учебник истории замечательно описывает историю вождей и холуёв. Бегали по земле дикие племена, свободно бегали, пока не возглавили их вожди. Затем из среды вождей, путём естественного отбора, методом обыкновенной поножовщины, выделились князья. Но потом и среди князей, свободно бегавших, проявился самый хитрый и стал у них царём. Затем народились буржуи, и уже в их среде появились самые хитрые, которые стали организовывать демократические правительства во главе с собой и «мочить» царей со всей их дворней. Ещё более хитрые взрослые, осмотревшись, кого бы ещё возглавить, увидели пролетариат и обалдели от того, что огромная толпа здоровых мужиков и баб гуляет сама по себе, и возглавили её, начав «кошмарить» всех подряд. А сколько разного взрослого сброда было между ними? Декабристы, анархисты, октябристы, левые, правые, центристы, социалисты, коммунисты, капиталисты, империалисты, «ястребы», «голуби» и даже соколы, профсоюзы, «буйволы» и «медведи» и прочие «глисты», которые паразитировали и паразитируют на детях.
Дети в массе своей не рвутся к власти, не пишут законов и манифестов. Именно дети ближе всего к народу, так как именно для детей народные мудрецы пишут народные сказки. Эх, если бы сказками всё и ограничивалось, но появляются учебники по истории, обществоведению, и природное время развития человека останавливается. Дитя встаёт в строй взрослых и шагает к очередному концу очередной взрослой утопии.
Самое интересное, что из детства всё это хорошо видно. Если взять детское творчество на свободную тему, то волосы встают дыбом оттого, что ты такой взрослый и умный виден детишкам, как под микроскопом. Что тебе уже дали кличку, которая полностью соответствует твоему взрослому миру.
Наших учителей пугает детский максимализм своей простотой, честностью, искренностью, и они начинают его ограничивать законом, нравственностью, моралью. Тыкать дитё «мордой» об парту и громко покрикивать на него, такого непослушного. Им, взрослым, крайне неудобно уживаться с детским максимализмом. Они начинают готовить детей к тому, чтобы в скором времени их опять возглавил какой-нибудь урод и завёл их в очередное «светлое будущее». Дети сопротивляются, как умеют. Они ещё не холуи, им понятен престол, они ничего не имеют даже против царского трона. Но им не понятны те, кто его занимает, если они не видят в них Бога. Пишут грустные стихи, лепят из глины смерть с косой. Иногда, к несчастью, расстаются с жизнью, ещё детской, не желая себе жизни взрослой. Но это не заставляет взрослых задуматься над тем, что если детей не «кошмарить» в рамках очередной утопии, очередного вождя, то, возможно, они из своего «светлого настоящего» никогда бы и не выходили. И всё было бы хорошо.