Никто не узнает
Шрифт:
— Нет, — прошептала Машка, отрицательно мотая головой. — Нет! Это не правда!
— Это правда! — Глеб поднялся что бы уйти. — Все. Мне пора.
Машка кусала губы, потом подняла на Глеба блестящие от слез глаза и тихо сказала:
— Мои занятия заканчиваются в три. Меньшикова 12. Гимназия Љ1.
— Запиши мой телефон.
Она забила его номер себе в мобильный и кусая губы спросила у Глеба:
— Почему он так со мной поступает? Он что, не понимает, что… Глеб, почему?
Парень усмехнулся и достав из кармана куртки сигареты закурил.
— Знаешь,
Нельзя сказать, что слова Глеба Машку успокоили и стали панацеей от той боли, которую Лис причинял ей своими поступками, но они по крайней мере внесли какое-то подобие ясности в происходящее. Так что когда Глеб ушел, Машка расстелила себе постель и уснула спокойно и быстро.
На утро все стало на своим места. Исчезли вопросы и душевные терзания. Да, возможно в действиях Машки и был некий автоматизм, появившийся от выключения чувств. Но зато отсутствие переживаний, помогло ей высидеть без лишнего беспокойства все уроки, и на контрольной по истории она думала о предмете, а не о их с Лисом отношениях.
В десять минут четвертого она села в машину к Глебу и они поехали к Лису в больницу.
— Как учеба? — спросил Глеб, что бы не молчать.
— Хорошо, — кивнула Машка. — Очень надеюсь, что смогу поступить в хороший ВУЗ. Знаешь, эти последние пол года мне было как-то не до учебы и поэтому сейчас приходится туговато, но я стараюсь. Да и учеба помогает отвлечься от неприятностей…
— Куда думаешь поступать?
— Хочу на иняз, а там — посмотрим.
Помолчали.
— Как Лис? — спросила Машка.
— Хорошо, как все негодяи. Он звонил мне. Рассказывал, что с утра приезжал его папа, отстегнул бабла и Лису дали отдельную палату. Да, я ему не сказал, что привезу тебя. Сюрприз.
— Понятно, — кивнула Машка.
— Сама к нему зайдешь. Я потом. Один.
Палата у Лиса была маленькая, но зато по-домашнему уютная. Окно прикрывали не только равнодушные жалюзи, но и легкие, с оттенком топленого молока, занавесочки. На бледно-персиковых стенах — две акварели и плазменный телевизор, из обстановки — больничная койка, тумбочка, пара стульев и небольшой столик.
Когда Машка вошла, звук у телевизора был приглушен. Лис лежал на спине, до подбородка накрытый одеялом и, видимо, дремал. Машка тихо опустилась на стул у кровати. Несколько минут она с нежностью смотрела на любимое лицо, стараясь найти в нем следы каких-то мук и изможденности, но Лис выглядел вполне безмятежным, только ссадина на щеке говорила о том, что авария все же имела место.
— Лис, — тихо позвала Машка.
Он вздрогнул и распахнул сомкнутые ресницы. В его синих глазах мелькнуло удивление. Он как-то совсем забыл о Машке, переживая боль, причиненную Элиной.
— Привет, — улыбнулась девушка.
— Ты откуда взялась?
— Не рад? — поняла Машка. — Думал отдохнуть от меня? Мне вчера Глеб рассказал, что с тобой случилось. Я хотела, что бы он еще вчера меня к тебе отвез, но он отговорил… Ты… Долго ты будешь здесь?
— Не знаю. Я как-то не очень удачно приземлился — сломал пару ребер и ногу о какой-то штырь распорол… В общем-то пустяки, но, — Лис откинул край одеяла и продемонстрировал забинтованную ногу. — Кровищи было! Но врач сказал, что шрам будет тоненький и со временем станет еле заметным.
— Шрамы украшение мужчины, да, Лис? — Машка горько усмехнулась. — У тебя уже есть один шрам, теперь вот еще это… Если так пойдет дальше, то ты станешь просто неотразим.
Машкина шутка Лису не понравилась. Он вспомнил вдруг одно серенькое зимнее утро. Еще тогда, когда Лис пытался выиграть у Макса дурацкий спор. Машка тогда не пожелала ехать ночевать домой и осталась. Лис проснулся в дурном настроении, начал говорить ей гадости, на мекая на то, что бы она по-скорей убиралась. Он сидел на краю дивана, спиной к девушке, отпуская колкие реплики. Машка молчала. И вдруг он почувствовал, как она прикоснулась к его шраму. Почувствовал и вздрогнул. Замолчал. Притаился, словно дикий зверь. А Машка, как-то очень бережно погладила ужасный рубец, тянущийся от бедра вверх, к лопатке и внезапно обняла Лиса и зашептала, словно баюкала: "Бедненький мой Лисеночек. Если бы я могла…Если бы я знала, как, я бы убрала, я бы вылечила все твои шрамы… Я бы сделала так, что бы тебе никогда-никогда не было больно… Лисеночек мой…"
Лиса неприятно кольнуло это воспоминание. Разговор, который и без того не клеился, прекратился совсем. Лису отчаянно захотелось, что бы Машка ушла. Видимо потому, что она знала слишком многое из того, что он хотел скрыть.
— Тебе нужно что-нибудь привезти из дома?
— Нет. У меня отец с утра был. Он все привезет. Да, будь дома к пяти. Он заедет.
Ее щеки вспыхнули — Машку обидели слова Лиса. Он просил отца привезти ему вещи. Отца, с которым избегает общаться, а не ее, девушку с которой живет!
— Ладно, — кивнула Машка, едва сдерживаясь, что бы не разреветься от обиды и его холодности. — Я пойду. Там Глеб в коридоре. Он хотел с тобой о чем-то поговорить… Ты звони, если будет нужно, потому что я не знаю когда смогу приехать. У меня такой завал с учебой…
— Договорились, — кивнул Лис.
Когда девушка поднялась, что бы уйти, он вдруг взял ее за руку:
— Малыш, ты даже не поцелуешь меня на прощание?
Она улыбнулась и это была улыбка ребенка, простившего обиду.