Никто не узнает
Шрифт:
— Ты пьян?
— И что с того? — усмехнулся Глеб и взяв Милену за руку повел в гостиную. Рука у нее была ледяная.
Они сели на диван, на расстоянии друг от друга. Глеб небрежно развалился в своем углу, с бокалом конька в руке. Милена сидела прямая, словно натянутая струна, невидящими глазами глядя перед собой.
— Хочешь выпить?
Не дожидаясь ответа Глеб принес бутылку красного вина и бокал. Наполнил. Протянул Милене.
— Пей.
Она взяла бокал дрожащей рукой, поднесла к губам. Сделала несколько глотков. Тонкое стекло дробно стучало по зубам.
— Ты на кого учишься? — спросил Глеб.
— Я… Факультет академического рисунка и живописи, — ошарашено ответила она.
— Понятно, — кивнул Глеб. — Ну, рассказывай.
— О чем? — горящие, как в лихорадке глаза уставились на парня.
— Ну, о том, как ты себе это представляешь. Это ж не мой первый раз. Если, конечно, первый… Давай, говори, не стесняйся. Хотя, у вас у всех мечты о дефлорации одинаковые — что б романтично до тошноты. Что бы цветочки и свечки, и прочая лабуда. Да… Извини, из всех атрибутов — только вино. Так что пей, Зай.
Она послушно осушила бокал и затравлено посмотрела на Глеба:
— Почему ты такой сегодня?
— Потому что надо что-то решать. Сегодня или никогда. Пойдем?
Девушка в отчаянье кусала губы. Глебу даже показалось, что она хочет сбежать из этого дома и от него, Глеба, к чертовой матери. Но она кивнула:
— Пойдем.
Они поднимались в его спальню. Милена впереди, Глеб следом, как того и требовал этикет — пропускать женщину вперед. В рестораны и на минные поля… Впрочем, в данной ситуации едва ли были уместны воспоминания о правилах хорошего тона. Глеб видел с каким трудом давался Милене каждый шаг, как ее рука в отчаянии хватается за перила винтовой лестницы… Видел все это, но остановить не мог.
Не хотел.
Почему-то казалось, что нужно идти до конца. Потому что…
Потому что тогда он не будет выглядеть лохом перед друзьями и самим собой.
На вершине лестницы у Милены вдруг подкосились ноги и она медленно осела на ступеньки выдохнув со слезами в голосе:
— Я не могу!
— Знаешь, я почему-то не удивлен, — раздраженно бросил Глеб. — Вот только я не понимаю чем же внушаю тебе такое отвращение!
Девушка спрятала лицо в ладонях и заплакала. Глеб сделал шаг назад, потом еще и еще. Потом развернулся и быстро пошел вниз по лестнице.
В кухню.
Варить кофе.
Не слышать как она плачет.
Протрезветь и понять, что натворил.
Он курил стоя у распахнутого настежь окна. С улицы залетали снежинки и таяли на подоконнике. Тихо вошла Милена, обняла сзади, ткнулась лбом в спину Глеба.
— Прости меня, — прошептала девушка. — Прости. Я думала, что смогу, но…
Он обернулся. Смотрел в покрасневшие и припухшие от недавних слез глаза.
— Прости, — лепетала она. — Я… Я не та, что нужна тебе… Я все понимаю, но… Я не могу… я слишком… Мне так жаль… Я люблю тебя, но не могу… Не могу…
— Все нормально, — ответил Глеб, проводя рукой по гладкому шелку ее черных волос.
Ему было жаль ее. До боли, отвратительно жаль, но… Он понимал, что она на самом деле не та, что ему нужна, что сегодня последний день, последний вечер, когда они вместе. Он больше не позвонит ей, не будет ее ждать после пар у института. Он постарается забыть ее на столько, на сколько это вообще возможно. Он найдет себе другую девушку, которая будет наглей и злее. С которой можно будет не говорить, не слушать, не думать, не чувствовать, зато можно будет заниматься сексом когда и где угодно. Он найдет себе ту, которая будет капризничать, истерить, кокетничать с его друзьями и пытаться залезть им в штаны, требовать внимания, денег, подарков, дорогих клубов и ресторанов, отдавая взамен свое тело. Только тело, потому что больше ничего нет — сердце иметь нынче не в моде, а от души остались жалкие ошметья…
— Вызови мне такси, пожалуйста, — попросила Милена.
Нет, на самом деле ей не хотелось уходить, не хотелось оставлять Глеба, но… Она знала, что это их последний вечер, знала, что они больше не встретятся, что сегодня все закончилось. Навсегда. А сейчас самое главное держаться. Собрать все силы и сопротивляться боли и пустоте, которые вот-вот захлестнут весь ее мир.
— С тобой все в порядке? — спросил Глеб.
— Д-да… Да.
Она ехала домой глядя на ночной город уже не видящими ничего вокруг от боли глазами. Не помнила, как поднялась в квартиру, как вошла в комнату, как одеревеневшими пальцами сняла пальто и ботинки. Повалилась на кровать.
Боль и темнота… Из всего многообразия мира ей остались только боль и темнота…
Лис возвращался из университета и возле своего дома увидел Машку."Этого мне только не хватало!" — с досадой подумал он, и не обращая внимания на девушку, направился в свой подъезд. Машка преградила ему дорогу. Молча. Смотрела Лису в глаза и молчала. Взгляд тусклый и тоскливый. Лис сделал попытку обойти ее, но девушка не говоря ни слова вцепилась в рукав его пальто.
— Отвали! — зло бросил парень.
— Лис! — просительно проныла Машка. — Лис, я без тебя не могу! Мне так плохо!
— Переживешь! Никто от этого не умирал! И с тобой ничего не случится! Переломает!
— Лис! — обветренные губы ее задергались, а глаза наполнились слезами.
Смотреть на слезы-сопли Лис не собирался и хотел уже послать Машку грубо, не стесняясь в выражениях, но из подъезда выплыла песионерка-соседка. Не спуская свою болонку с поводка и не желая пропустить ничего, что позже можно сделать сенсацией, бабка уселась на скамейку и приготовилась наблюдать.
— Идем, — сказал Лис Машке и довольно грубо схватив ее за руку, потащил в квартиру. Не хотел становиться сенсацией.
С Машкой не церемонился. Едва захлопнув за собой дверь квартиры начал на повышенных тонах высказывать недовольство:
— Сколько можно?! Сколько? Не надо мне больше звонить! И смс свои шибанутые прекрати писать! И ходить за мной тоже не надо! Я что, прошу чего-то невозможного?!
— Мне плохо без тебя, — Машка расплакалась, отвернувшись от Лиса и прислонившись лбом к стене.