Никто не выйдет отсюда живым
Шрифт:
Всё, что я хочу – это целовать твои драгоценные ноги, – сказал Джим тем “беззвучным” сладким голосом, который так раздражал её. Этот голос он ставил себе специально, так что никто не мог бы узнать, был этот голос настоящий или нет. Джим взял голую ногу в руки, чмокнул её, затем начал свой сдавленный смех “хи-хи”.
Автобус подъехал к остановке недалеко от галереи, открывшейся полчаса назад. Джим и Тэнди вошли в близлежащий парк. Они остановились у статуи обнажённой женщины, согнутой в поясе.
Джим шепнул Тэнди на ухо:
– Давай, цыплёнок, поцелуй эту статую в задницу.
Джим…
Давай, давай, цыплёнок.
Нет.
Ты говоришь, что боишься подойти к ягодицам простого мраморного сооружения? –
Пойдём отсюда, Джим, – Тэнди нервно посмотрела вокруг. Некоторые туристы фотографировали статую.
Иди, Тэнди, заставь свой кольцевой мускул работать. Поцелуй клейкий “maximus”!
Тэнди перестала владеть собой.
Я не поцелую у этой статуи то, что ты назвал, неважно, что ты сказал!
За её словами последовала тишина. Тэнди огляделась вокруг. Все пристально смотрели на неё. Джим был в нескольких метрах от неё, делая вид, что вообще её не знает, и едва сдерживался от взрыва хохота.
“ Я спрашивала его, почему он всё время играл роль, – говорит сегодня Тэнди. – Он ответил: “ Ты бы никогда не нашла во мне ничего интересного, если бы я этого не делал””.
Тэнди была не единственным предметом испытаний Джима. Страдали и его учителя особенно простодушная и старомодная учительница биологии весьма почтенного возраста. Джим откровенно хулиганил на её уроках, а однажды во время экзамена он запрыгнул на один из лабораторных столов, широко растопырив руки и привлекая всеобщее внимание.
Мистер Моррисон! – раздался раздражённый голос учительницы. – Что вы делаете?
Я только погнался за пчелой, – сказал Джим, стоя на столе. В классе засмеялись.
Пчела имеет право на то, чтобы её оставили в покое, мистер Моррисон. Пожалуйста, вернитесь на своё место.
Джим спрыгнул на пол и с триумфом отправился на место. В классе воцарилась тишина. Затем Джим снова вскочил на лабораторный стол, прогнал “пчелу” по проходу между рядами парт прочь из комнаты.
Опоздав на урок, Джим рассказывал продуманные до мелочей истории о том, что его схватили бандиты или цыгане – похитители детей, а когда он вдруг вышел из класса и следом за ним – учительница, он объяснил ей, что в этот день ему должны были прооперировать опухоль на мозге. Клара была в шоке, когда на другой день её вызвал директор школы, чтобы поинтересоваться, как прошла операция.
Он подкатывался к симпатичным девушкам, раскланивался, декламировал десяток или около того строк из сонетов или романов восемнадцатого века, которые он знал наизусть, снова раскланивался и удалялся. После школы он сопровождал друзей в партии гольфа (хотя сам не играл) и прогуливался по пятисантиметровому балочному ограждению площадки для гольфа, рискованно балансируя на почти десятиметровой высоте над бурной рекой Потомак. В школьных коридорах он покрикивал на приятелей: “Эй, трах твою мать…”
Иногда шутки были горькими и жестокими. Возвращаясь на автобусе из Вашингтона, он однажды пристал к пожилой женщине, бросившей взгляд в его сторону.
Что вы думаете о слонах? – спросил её Джим.
Она быстро отвела взгляд.
Ну, – сказал Джим, – что вы думаете о слонах?
Когда женщина не ответила, Джим проревел:
Так что же насчёт слонов?
К тому времени, как автобус приехал в Александрию, женщина всхлипывала, а кто-то из взрослых просил Джима оставить её в покое.
Я только спросил о слонах, – сказал он.
В другой раз, когда они с Тэнди столкнулись с параплегиком в инвалидной коляске, Джим начал дёргаться, крутиться и брызгать слюной, пародируя.
Хотя Джим бывал иногда столь невыносимым, у него не было проблем с приобретением друзей. В общем-то, большинство из окружавших его в Александрии составляли учащиеся элитной школы им. Джорджа Вашингтона, в том числе известные хулиганы, редактор школьного журнала (прозванный в классе “самым умным”) и лидер школьной компании. Все они соревновались за его внимание, неосознанно подражая ему до тех пор, пока не перенимали его любимые выражения: “Жарко!” и “Ух… вы достали меня прямо в…”, отвечая ему его же словами (это всегда смущало его); обмениваясь тем, что получило потом название “Джим Моррисон рассказывает”. Магнетизм Джима становился очевидным, если не явно предопределённым.
Мы были так непосредственны, – вспоминает один из его друзей-одноклассников, – что, когда кто-нибудь из нас на самом деле совершал неожиданные поступки, то, что мы хотели делать, мы чувствовали себя удовлетворёнными, и мы тянулись к Моррисону. Он был центром нас ”.
Тэнди Мартин придерживается другой точки зрения. “Когда вы учитесь в средней школе и отличаетесь от других… так, я хотела вступить в университетский женский клуб, чтобы быть “причастной”, но я знала, что не могла этого сделать. Я отправила заявку руководству клуба и, придя домой, проплакала всю ночь, потому что знала, что мне должны были отказать. Это было сильное эмоциональное потрясение. Когда вы думаете, что поступаете правильно, а ктото другой поступает иначе, и вам только пятнадцать лет, ну, что происходит – ваше сердце разбивается. И остаётся рубец. Каждый хочет к чему-то принадлежать, когда ему пятнадцать. Джиму предлагали вступить в АВО – конкретную студенческую организацию, – и он отказался ”.
В течение двух с половиной лет, проведённых в школе им. Дж.Вашингтона, Джим сохранял средний балл 88.32, прилагая самые минимальные усилия; дважды его называли в числе лучших. Коэффициент его интеллекта (IQ) был равен 149. Учась в колледже, он поднялся выше среднего по стране балла по математике (528 при среднем 502) и ещё выше – по словесности (630 при среднем 478). Но статистика мало что может объяснить. Гораздо более показательны прочитанные Джимом книги.
Он жадно поглощал Фридриха Ницше, немецкого поэта-философа, чьи взгляды на эстетику и мораль и чей аполлоно -дионисийский дуализм позже не раз проявятся в речи, в песнях и в жизни Джима. Он читал “Жизни благородных греков” Плутарха, которого так любил Александр Великий, поражаясь его интеллектуальному и физическому развитию, перенимая и некоторые его позы: “…наклон головы слегка в сторону к левому плечу…” Он читал великого французского поэта -символиста Артюра Рембо, чей стиль окажет влияние наформу коротких стихов в прозе Джима. Он прочитал всего Керуака, Гинсберга, Ферлингетти, Кеннета Пэтчена, Грегори Корсоу и всех других печатавшихся писателей бита. “Жизнь против Смерти” Нормана О. Брауна стояла на его книжной полке рядом со “Стадз Лонигэн” Джеймса Т. Фаррелла, за которым следовал “Аутсайдер” Колина Вилсона, а дальше – “Улисс” (учитель английского в выпускном классе чувствовал, что Джим был единственным в классе, кто читал и понимал эту книгу). Ему были также хорошо знакомы Бальзак, Кокто и Мольер, равно как и большинство французских философов-экзистенциалистов. Джим, казалось, интуитивно понимал суть их нетрадиционных мыслей.
Сейчас, двадцать лет спустя, учитель английского языка в выпускном классе Джима, снова говорит об избирательности чтения Джима. “Джим читал тогда много, возможно, больше, чем кто-либо другой в классе. Но всё, что он читал, было так непривычно, что я знал одного учителя, ходившего в Библиотеку Конгресса, чтобы убедиться в реальном существовании книг, о которых рассказывалДжим. Я подозревал, что он сам их выдумал, поскольку это были английские книги семнадцатого-восемнадцатого веков по демонологии. Я никогда не слышал о них. Но они существовали, и я убедился в этом из работы, в которой он написал, что прочитал их, а прочитать их он мог только в Библиотеке Конгресса”.