Никуда не вошедшие слова, Садовничий Сергей

Никуда не вошедшие слова

на обложку

Садовничий Сергей

Шрифт:

Красное, сухое, терпкое –

экзистенция не так уж плоха.

Если читаете эту писанину –

значит я долетел.

Улыбаюсь.

Музыка в моих ушах.

Michael Brook, «Cobalt blue» – скрашивает мой полет.

Я пью вино над землей.

Это хорошо.

Когда автобус со мной внутри подъезжал к самолету, я был готов к смерти.

Мне было жаль лишь одного – слишком рано.

Я хочу написать еще пару десятков никому не нужных слов.

Хочу воспроизвести

на свет еще человека,

хочу, чтобы его мать была мне по душе.

Но мало ли, чего мы хотим.

Большего не жду.

Я должен написать то, что должен – категорический императив.

Остальное не так важно

Я лечу,

чтобы приземлиться,

если повезет, в Москве.

Обманывать в ней людей,

чтобы заработать,

строить из себя правильного человека,

улыбаться тем, кому не хочется улыбаться,

умничать, чтобы произвести впечатление.

Мне ничего не остается, кроме как писать.

Может, кто-то поймет,

может, кого-то проймет.

Нет, я не мизантроп,

просто мне хочется как можно меньше соприкасаться с людьми.

Хочется как можно реже обращаться к ним.

Вот как сейчас, когда я обращаюсь к стюардессе.

Еще стакан вина.

Буковски знал в этом толк!

Еще стакан вина.

И жизнь перестает быть такой острой.

Алкоголь притупляет опасные лезвия чувств, заостряя лезвие смерти.

Стюардесса чертовски привлекательна:

влажный блеск голубых глаз,

черные волосы,

алые губы,

стать,

упругий зад,

тонкий стан,

юбка облегает секс.

Роскошь красоты, которая должна умереть, как и всё.

Это жаль, как и всё.

Но ее красота останется здесь навсегда.

На этих белых листах.

Зря я сел у иллюминатора.

Теперь, чтобы выйти в туалет, мне нужно просить соседей, сидящих рядом – мука.

Жизнь слишком глупа, чтобы принимать её всерьез.

Как бы не причинить неудобства,

как бы так

одиноким,

пьяным,

никчемным

пройти сквозь всех этих людей.

Не хочу никого бить.

Я проползу между вами

Тихо.

Я должен волноваться о ком-то, я должен быть кому-нибудь нужен.

Иначе – с катушек.

Иначе убью себя раньше.

Нет, не выстрел в висок.

Я уйду весело.

Но лучше не так.

Лучше успеть написать,

допеть

допить

и умереть так, как нужно,

но только

не одиноким,

не лишним.

Небо. Ноябрь, 2009 год.

Почему?

На улице дрожал мороз.

Я скрипел

снегом, идя на очередную скучную пресс-конференцию.

До начала – еще час.

Неподалеку находилась церковь.

Я решил зайти в нее, чтобы постоять там у зажженной свечи,

подумать,

может, попросить о чем-то того Бога, которого просила моя бабушка, и это, по ее словам, спасло ее в самой страшной войне – Великой Отечественной, а для кого-то – Второй Мировой.

Подойдя к церкви, я робко перекрестился.

«Отключи свой мобильник!», – гласила пренебрежительная надпись на входе.

Я отключил.

Вошел.

Внутри – ремонт: половина помещения заставлена строительными лесами.

Страждущие толпились у входа, переминаясь с ноги на ногу

с угрюмыми лицами ожиданий

Лицами, алчущими прощения и избавления от страха,

и старушки, снующие между…

Почему старушки в церквях так часто похожи на ведьм?

Еще там был жуткий запах, напоминающий запах кошачьей мочи.

Я не знаю, почему там так дурно пахло.