Нил Сорский
Шрифт:
Отправляя своего дьяка с компроматом на Василия II, Шемяка еще не знал, что Улуг-Мухаммад уже отпустил князя и других пленников на Русь. Ордынский хан решил, что называется, взять деньгами: Василий пообещал ему заплатить после возвращения огромный выкуп. С дороги князь отправил в Москву своего гонца Андрея Плещеева, который должен был предупредить о его возвращении. Между Нижним Новгородом и Муромом Плещеев встретил посольство Бигича и Федора Дубенского. Какой произошел разговор между княжеским гонцом и дьяком, мы не знаем, но Бигич с Дубенским вернулись в Муром, где ордынского посла схватил князь Василий Иванович Оболенский.
По сообщению другой летописи, Василий II сам узнал о посольстве Бигича, когда подходил к Мурому. Он повелел «изымати» ордынского посла. Муромские наместники к «Бигичю выслаша меду много, он же напився и усну». Тогда люди великого князя «поимаше его и отведоша его во град, а после утопиша его»15.
При Василии II и Иване III дьяки еще не имели четкой специализации. Они были мастерами на все руки: занимались делопроизводством, описывали земли, строили крепости в порубежных землях Русского государства. В 1491 году страшный пожар испепелил город Владимир, около 10 тысяч жителей остались без крова, в монастыре Рождества Богородицы от огня пострадала рака с мощами благоверного князя Александра Невского. Дьяк Василий Мамырев, выехавший на место по повелению великого князя, составил опись сгоревших домов и церквей. На следующий год Иван III послал другого дьяка, Василия Кулешина, город «рубить» заново. Владимир восстановили за два месяца.
В июле 1480 года Иван III испытал настоящий ужас, когда получил известие о том, что огромное татарское войско хана Ахмата появилось в верховьях Дона. Он расположил ставку в Коломне, а навстречу Ахмату выдвинул полки под командованием своего сына Ивана Молодого и воеводы Данилы Дмитриевича Холмского. В какой-то момент великого князя охватила паника, на всякий случай он отправил жену великую княгиню Софию на Белоозеро вместе с государственной казной. В случае поражения московских войск Иван III собирался бежать в том же направлении. Пока великий князь метался между Москвой и военным лагерем, столица находилась на попечении князя Ивана Юрьевича Патрикеева и дьяка Василия Мамырева.
И, наконец, говоря о дьяках, необходимо заметить, что эти чиновники Средневековья принадлежали к интеллектуальной элите русского общества. Многие из тех, чьи имена уже встречались на страницах этой книги, были писцами и заказчиками уникальных рукописей, которые говорят о высоком уровне их духовных интересов. В 1470—1480-х годах великокняжескому дьяку Григорию Волнину принадлежала «Христианская топография» Космы Индикоплова, которую он впоследствии подарил Кирилло-Белозерскому монастырю. Труд византийского купца и путешественника Космы Индикоплова (первая половина VI века) был популярнейшим произведением в средневековой книжности, так как рассказывал об устройстве Вселенной и содержал сведения о звездах, морях, реках, птицах, животных. Василий Мамырев в 1480—1490-х годах заказал для себя «Шестоднев» Иоанна экзарха Болгарского17. Сочинение болгарского писателя IX–X веков представляло собой комментарий к библейскому рассказу о Сотворении мира за шесть дней. Выписки из него были известны еще в Древней Руси. Однако полный список стал книжной новинкой XV столетия. Василий Мамырев имел превосходный художественный вкус: великолепные заставки этой рукописи восходят к византийским образцам18. В 1489 году по заказу Мамырева была написана «Книга Пророков», также украшенная замечательными миниатюрами. Историки искусства отмечают, что многие произведения московского искусства XV века имеют на себе печать той глубокой книжной и богословской культуры, носителями которой были дьяки.
Служба Андрея Майко началась при дворе Василия II: в 1453–1455 годах он впервые поставил свою подпись «Майко» под жалованной грамотой великого князя, адресованной игумену Герасиму, настоятелю Спасо-Каменного монастыря на Кубенском озере19. Поскольку перед подписью Андрея не стоит слово «дьяк», можно думать, что в это время ему еще не был пожалован дьяческий чин. Однако работа, которую он выполнял, вполне соответствовала этому статусу. По наблюдениям историков, дьяки получали свой чин уже в зрелом возрасте, так как их профессия требовала жизненного опыта. Например, Василий Мамырев стал дьяком в возрасте около сорока лет. Подпись «дияк Майко» стоит на указной грамоте великой княгини Марии Ярославны игумену Спасо-Каменного монастыря Логгину, составленной в 1474–1478 годах20. Скорее всего, в дьяки Андрей Майко был пожалован гораздо раньше. Мамыреву дали дьяческий чин через четыре года после того, как он подписал первую государеву грамоту. Если допустить такую последовательность событий для Андрея Майко, то он стал дьяком примерно в 1457–1459 годах. И если в это время ему исполнилось около сорока лет, то мы получаем примерный год его рождения: между 1417 и 1419 годами. Это значит, что Андрей был намного старше своего брата Нила.
После смерти Василия II в 1462 году Майко перешел на службу к его жене – Марии Ярославне. Монограмма, похожая на ту, которой дьяк обычно заверял княжеские грамоты, стоит на жалованной грамоте княгини игумену Кирилло-Белозерского монастыря Игнатию. Согласно этой грамоте, датируемой 1471–1475 годами, монастырские лодки, суда и возы с товарами освобождались от пошлин за проезд через шехонские волости Марии Ярославны21. Осенью 1477 года великая княгиня отправила Андрея Майко в Кирилло-Белозерский монастырь с важной и деликатной миссией. Дьяк должен был договориться с игуменом Нифонтом о монашеском постриге Марии Ярославны. 2 февраля 1478 года, в праздник Сретения Господня, игумен Нифонт постриг княгиню в монашество на ее дворе в Москве и нарек ей имя Марфа22. После пострига двор великой княгини был, видимо, распущен, а Андрей Майко стал служить ее сыну – Ивану III. Однако возможно, что возвращение Андрея ко двору великого князя совершилось не так скоро. Жалованная меновная (обменная) грамота вологодского князя Андрея Васильевича Меньшого игумену Спасо-Каменного монастыря Нифонту, составленная около 1480/1481 года, заверена следующим образом: «А подписал дьяк Федор Мячков»23. Однако на обороте документа близ княжеской печати значится – Майко. Грамота сохранилась в поздней копии. Если текст был скопирован правильно, то это значит, что Андрей Майко некоторое время служил при дворе вологодского князя, который скончался 10 июля 1481 года.
Послужной список дьяка имеет ряд особенностей. Нетрудно заметить, что первые десятилетия его службы были связаны с Белозерьем и Вологдой. Вероятно, Майко хорошо знал эти земли: расположение владений и угодий, их владельцев. Интересно, что родственники Ивана Гавриловича Заболоцкого, с которым дружил Андрей Майко, имели княжеское пожалование в Белозерье. Дед Заболоцкого, Иван Иванович, по прозвищу Молодой, в 1400–1420 годах владел на правах кормленщика волостью Киснема на северном берегу Белого озера. Эти права впоследствии перешли к его детям Льву, Дмитрию и Гавриле (отцу Ивана Гавриловича)24. Возможно, какие-то земельные владения в Белозерье были и у Майковых.
И еще один неожиданный штрих к биографии Андрея Майко. Мы уже упоминали, что он иногда вместо подписи ставил свою монограмму. Однако далеко не все дьяки заверяли подобным образом княжеские грамоты. Современные исследователи установили, что некоторые монограммы образованы из букв уйгурского алфавита, на котором велась документация в Золотой Орде25. Иногда монограммы представляли собой зашифрованные имена дьяков, как, например, у дьяка Кулудара, иногда целые фразы. Вполне вероятно, что Андрей Майко знал уйгурский язык; не случайно при его участии составлялись «списки казанские старые и грамоты посыльные» в Царском архиве26, то есть формировался фонд архивных документов, связанных с Ордой.
С 90-х годов XV века начинается новый этап в биографии Андрея Майко, его карьера делает крутой виток вверх: отныне он принимает участие практически во всех важных переговорах с иноземными послами, сам ездит с посольствами. Но речь об этом еще впереди.
Город детства
И будет яко древо насажденне при исходищих вод, еже плод даст во времвое.
Детство и отрочество Нила прошли в Москве. Это был небольшой город, который мало походил тогда на столицу европейского государства. Белокаменные стены, построенные при князе Дмитрии Донском, опоясывали Боровицкий холм. К середине XV века укрепления еще не достроили, поэтому татары постоянно создавали реальную угрозу для захвата Кремля. Сегодня он нам кажется небольшим, а тогда в часы опасности за его стенами укрывалось все население столицы. «Летом Московский Кремль утопал в зелени, окруженный садами и рощами. Таким его видел еще до перестройки Кремля при Иване III итальянец Барбаро (“замок расположен на холме и со всех сторон окружен рощами”). Зимою его строения, покрытые белым снегом, с золотыми крестами, со свинцовыми кровлями, казались воплощением народных представлений о сказочных городах»27.