Нина Грибоедова
Шрифт:
Маквала подошла к распахнутому окну. Собирался дождь. Пахло известью и карболкой. По улице кляча протащила гроб с покойником, за повозкой плелась понурая фигура мужчины в драной чохе. Заупокойно звонили колокола, их голоса томили душу. На мгновение Маквале показалось, что впереди гроба идет очень высокая костлявая женщина в грязной чадре. Вот она отбросила чадру, и Маквала увидела острый нос, ввалившиеся щеки.
«Холера», — в ужасе подумала Маквала, отшатнувшись от окна, но затем снова придвинулась к нему.
Женщина с торжествующей, страшной улыбкой окропляла мертвой водой редких встречных. Потом это видение исчезло.
— Пить, — едва слышно попросила Нина Александровна, и Маквала бросилась к ней.
На глубоко запавших щеках больной проступили темно-красные пятна. Припухлости под бровями будто налились свинцом, придавили глаза. Казалось, глубокое беспамятство на этот раз целиком поглотило ее.
Но так лишь казалось. В действительности, как только отхлынула разрывавшая сердце боль, Нину Александровну обступили видения, и где-то, как ручей под глубоким весенним снегом, в горах, просачивалась неумершая мысль. Она то прерывалась, готовая совсем иссякнуть, то падала редкими каплями, то с необыкновенной ясностью текла говорливо и освобождение И словно откуда-то издалека знакомый голос звал: «Мадонна Мурильо…»
…В какой уже раз возник в памяти ночной разговор в Эчмиадзине, возник весь, до каждого слова. И сейчас Нина Александровна, обращаясь к мужу, сказала: «Вот видишь… Ты думал: лепечет наивная девочка, не понимая даже своих обещаний. А я и тогда знала…»
Потом припомнился приезд Лермонтова, подарок ему кинжала… Она сделала верный выбор… Но и этот ее друг погиб…
На мгновение Нине Александровне удалось сдвинуть свинцовые плиты с глаз и увидеть склонившуюся над ней подругу.
— Маквала…
У Маквалы дрогнули от жалости губы.
— Что тебе, Нино?
— Меня… рядом с Сандром…
Плиты снова надвинулись на ее глаза, и Нина Александровна, даже радуясь, возвратилась к прерванным мыслям.
Время — горный поток…
…Одиннадцать лет назад, ей тогда было тридцать четыре, она целый год прожила в Петербурге у Прасковьи Николаевны. Нельзя сказать, чтобы ей никто не нравился из блестящего окружения. Но что могла Нина поделать, если сердце и душу ее заполнил Сандр? Ей не понадобились келья, одежда монахини, чтобы выполнить свой обет. Его легко было выполнить. Она всегда была с Сандром. Вовсе не замуровывая себя, благодарно принимая посвящения, знаки внимания, без сожаления отказывала она претендентам на ее руку. Сандр как-то сказал: «Власть человека над собой почти неограниченна». А ей даже не надо было призывать в помощь эту власть. Просто рядом с Сандром никого невозможно было поставить.
Да она и не хотела такой новой жизни, которая вытеснила бы ее Поэта.
Жалела ли она когда-нибудь, что именно так распорядилась собой?
Никогда!
Часы в столовой пробили трижды.
Нина Александровна легко, без напряжения открыла веки и прямо перед собой увидела Мтацминда в лучах солнца. Наконец-то она будет неотделима от Сандра…
Яркий свет, навсегда отстраняя мрак, разлился перед ней, проложил сияющую дорогу к гроту на горе.
Ростов-на-Дону — Тбилиси. 1963–1970 гг.