Ниндзя в тени креста
Шрифт:
Для казни куклы использовались пираксиму, ядовитые породы деревьев с колючками, издающие при горении неприятный запах и сгорающие с громким треском. Для жертвоприношения, совершаемого во время этого ритуала, бралось гниющее мясо, и все действо проводили в грязной обстановке, от которой Гоэмона выворачивало наизнанку. К тому же у него не было врагов, и он не испытывал злобы ни к одному человеку в Хондо.
К радости юного синоби, в этот день ему не пришлось ни перекрашиваться в демона, ни лепить куклу, ни тем более палить костер и совершать жертвоприношение отвратительно пахнущей дохлятиной. Так приказал Учитель. Гоэмон лишь многократно повторял заклинания, которые нужно знать назубок. Ни в коем случае нельзя было путать порядок
Когда солнце уже коснулось вершин дальних гор, где-то внизу, на тропе, которая вела к пещере ямабуси, раздались шаги, и Гоэмон, обладавший потрясающим слухом, мигом схватился за оружие. Однако горный отшельник, который в задумчивости созерцал радугу, которая образовалась от мелкой водяной пыли водопада, подсвеченной лучами заходящего солнца, был совершенно спокоен. Вряд ли он не слышал подозрительных шорохов в зарослях; скорее всего, ямабуси знал, что вскоре появятся гости.
Так оно и случилось. Вначале на плато появился знакомый Гоэмону гэнин из клана Хаттори, который вежливо раскланялся с ямабуси, а затем двое его помощников едва ли не силком затащили наверх человека с мешком на голове. Видимо, это пленник, решил Гоэмон. В этом не было ничего необычного; для ниндзя умыкнуть кого-нибудь не представлялось сложной задачей (хотя, если смотреть с другой стороны, зачем этот человек понадобился ямабуси?).
Но больше всего Гоэмона смутила и позабавила одежда неизвестного. Она явно была чужеземного кроя. Какие-то нелепые, словно надутые, штаны, едва прикрывавшие колени, чулки в дырках (лезть на крутую гору через кустарники – не мед), приталенный кафтан с узкими рукавами, украшенный цепочками и множеством больших латунных пуговиц, огромный белый воротник размером с колесо тележки, уложенный хитрыми складками, войлочная шляпа, похожая на перевернутую вверх дном вазу для цветов, и громоздкие кожаные башмаки с огромными пряжками. Такой наряд больше подходил огородному пугалу, нежели человеку, тем более – воину.
И уж совсем он удивился, когда старший из синоби сказал, снова кланяясь ямабуси:
– Икокудзин [41] доставлен вам по приказанию дзёнина. И это тоже…
Он поднял руку, и второй синоби почтительно передал старику аркебузу. Гоэмон уже знал, что она собой представляет, и даже несколько раз стрелял (притом исключительно скверно) – в школе ниндзюцу учили обращаться и с огнестрельным оружием. Однако большого опыта стрельбы у него не было. В клане Хаттори считали, что лазутчик просто не в состоянии таскать с собой такую тяжелую и неудобную во всех отношениях железку. Но знать принципы стрельбы из аркебузы ученики школы Ига-рю были обязаны.
41
Икокудзин – человек из другой страны (яп.). Так японцы называли вообще всех иностранцев. Сокращенно – идзин. Когда в начале XVII века до Японии добрались английские и голландские авантюристы, их стали называть комодзин – красноголовые люди.
Огнестрельное оружие стоило очень дорого, дороже катан великих мастеров. Поэтому применялось только самураями на службе сёгуна и владетельных даймё, которые были в состоянии заплатить за него кучу денег. Японцы называли аркебузы «тэппо» или «хинава-дзю» – фитильное ружье. А иногда «танэгасима» – по названию провинции, из которой началось распространение аркебуз по Хондо.
Даймё Танэгасимы, происходивший из рода Симадзу, приобрел у намбандзинов две аркебузы за огромные деньги и отдал их своему главному кузнецу-оружейнику, чтобы тот скопировал. Однако мастера поставили в тупик несколько технических вопросов. Спустя полгода на Танэгасиму
Оружие явно изготовил японский мастер, потому что ствол был покрыт тонким серебряным узором. Тщательно отполированное и инкрустированное ложе из красного дуба доходило почти до дульного среза. Похоже, аркебузу делали в мастерской города Сакаи, потому что ствол был восьмигранным и заканчивался раструбом. Оружейники из Сакаи славились качеством ружейных замков, но в особенности латунными и серебряными чеканными украшениями – на аркебузе их было больше, чем нужно. Не исключено, что оружие готовилось для торжественных случаев. Обычно такую аркебузу несли впереди процессии, которую возглавлял владетельный даймё, чтобы подчеркнуть его богатство и значимость.
Конечно же, синоби аркебузу не покупали. Они умыкнули ее, как и намбандзина. Это было не воровство, а скорее подвиг. Ведь окажись они в руках стражников князя, владельца оружия, с них содрали бы кожу.
Синоби, испив чаю, – чайная церемония в данном случае считалась платой за их труды, – убрались восвояси. Все это время пленник сидел на камне, как истукан, даже не шелохнувшись и ни разу не подав голос. Гоэмон предположил, что его опоили настоем, заставлявшим человека быть покорным и молчаливым. Когда ямабуси снял мешок с головы идзина (Гоэмон решил называть его именно так – попроще), юный синоби утвердился в своем мнении – глаза пленника были мертвыми, ничего не выражающими.
Ямабуси быстро приготовил отвар и дал его выпить бедолаге. Именно бедолаге; Гоэмон знал, что человек в таком состоянии испытывает огромные мучения. И не от боли, а от понимания того, что он практически живой труп: все видит, все слышит, все ощущает, мыслит, ходит, но не может сказать ни слова и покорно, без колебаний, делает все, что ему прикажут. Даже если это будет прыжок в пропасть.
Спустя какое-то время бледные щеки португальца порозовели, взгляд стал осмысленным, и он, обращаясь к ямабуси, произнес лишь одно слово по-японски, потому что язык ему пока был не очень послушным:
– Зачем?..
– Ваши похитители были не очень любезны, – ответил старик и поклонился. – Прошу простить их, господин. А вот зачем вы здесь, я расскажу… чуть позже. Но вы не волнуйтесь – никто вам не причинит ни малейшего вреда. Даже наоборот – вы будете щедро вознаграждены. Как вас зовут?
– Жуан Родригеш да Силва. Можете называть просто – сеньор да Силва.
– Пусть будет так. А пока прошу отобедать. Небось за дорогу вы здорово проголодались.
– Не сказал бы… – буркнул португалец, постепенно приобретая душевное равновесие; ему и впрямь на узких горных тропах над пропастями под конвоем сущих дьяволов было не до еды.
Он хорошо понимал все, что ему говорил ямабуси, но его японский язык был отвратительным, с грубым варварским акцентом.
Поев (между прочим, с большим аппетитом) и испив чаю, который явно был ему не по душе, но положение обязывало быть вежливым к гостеприимному хозяину, да Силва вопросительно посмотрел на ямабуси. Тот понял безмолвный вопрос и сказал:
– Вам нужно обучить этого мальчика языкам и обычаям, которые бытуют на вашей родине.
– И ради этого стоило меня похищать?! – искренне удивился португалец. – В Кагосиме есть школа для детей Чипангу [42] , которую основал сам преподобный Франсиско Ксавье. Там они учат и наш язык, и основы нашей веры.
42
Чипангу – так назвал Японию великий путешественник Марко Поло. Это название прижилось и у португальцев.