Нирвана с привкусом яда
Шрифт:
– Думаю, это была та, которая возомнила себя его женой… Умоляла его остаться, ведь у них будет ребенок… И так уговаривала, так уговаривала, что он вдруг такое сказал, что у меня волосы на голове встали дыбом! Он сказал, что не любит меня и берет с собой за границу только из-за Эрика, потому что я ему понравилась, Эрику… А на самом деле Роман любит только ее и ждет этого ребенка… Он просил у нее прощения, даже плакал, представляете?!
Мать не верила своим ушам. Получалось, что Роман не имеет своего мнения и живет мыслями и чувствами других людей: матери, Эрика
– Он называл ее Викой? – спросила она.
– Да, это была Вика, – ответила Наташа, высмаркиваясь. – Он сказал, что вроде как мы с вами его околдовали, что он и не собирался ни в какую Австрию, что он столько денег и сил потратил на обустройство мельницы не для того, чтобы все бросить… Потом у него началась истерика, он сказал, что его все хотят обмануть, что у него своя жизнь, что он любит свою жену и будущего ребенка…
Мать приготовила для нее успокоительный отвар, напоила ее и уложила спать. Решила сама отправиться на мельницу, все разузнать и положить конец этому бардаку, этому проживанию на мельнице двух нахалок. Оделась потеплее, взяла ключи и отправилась к сыну…
Но на мельнице не было ни души. Все было чисто прибрано, в спальнях в шкафах она не нашла ни одной чужой, женской вещи. И только в кухне пахло едой. Она нашла на плите кастрюльку с остатками супа. В холодильнике вообще было пусто, если не считать коробки с молоком. Ни кусочка хлеба, ни чая, ни сахара… Как же они здесь жили, эти несчастные девушки? И впервые у нее зародилось чувство, похожее на сострадание к той, которая чуть не стала ее снохой… Вика. Стало быть, Роман ушел с ней. Ну не с двумя же? Куда? По всей видимости, туда, где она раньше жила. Куда же еще? Но как узнать адрес? Это ей могут сказать лишь в медицинском училище, где девочка учится…
Она села посреди пустой холодной комнаты и представила себе весь ужас, который пришлось пережить Вике, когда она узнала о том, что Роман, которого она уже считала своим мужем, вдруг бросил ее, решив уехать за границу с Наташей…
Но что ему еще оставалось делать? Оставаться здесь, когда Эрик обещает ему другую, счастливую жизнь? Поехать с Викой, вот что он должен был сделать… Но еще не поздно, еще же ничего не решено, а Эрику не все ли равно, с кем Роман поедет? Он увидит Вику, Роман ему все объяснит, и они поедут с ней… А Наташа? Наташа… Пусть Роман сам с ней объясняется. Господи, как же все сложно в этой жизни… Она глубоко вздохнула, и ей показалось, что откуда-то потянуло запахом спирта, водки…
Она с тяжелым сердцем вернулась домой. Было уже почти три часа ночи. Она заглянула в спальню – Наташа крепко спала, и никто не знает, какие сны снились ей в эту ночь… А что Эрик? Тоже спит. Такой симпатичный, обаятельный мужчина… Как он хвалит ее стряпню… Кажется, он не женат…
Она покраснела, отбрасывая от себя ненужные мысли. Ей надо думать о сыне, о Романе, устраивать его жизнь, а не думать о себе, какой парой они могли бы стать с Эриком… Ничего, что он немного моложе ее…
Утром за завтраком
– Наташа, по-моему, вы торопитесь принимать решения… – сказал он то, что и должен был сказать в этой ситуации. Он старался и сам не делать поспешных выводов. У него в запасе было еще целых двадцать дней до окончания визы, и ему нравилось жить в этом доме, рядом с этой милой женщиной, матерью Романа, которую он до встречи с Наташей планировал забрать с собой. Хорошо бы, чтобы так все и случилось…
После завтрака мать отправилась в медицинское училище, чтобы попытаться узнать адрес и фамилию этой Вики. Оказалось, что фамилия ее Ананьева и что проживает она на улице Карла Либкнехта у хозяйки во времянке. Одна девочка даже вызвалась ее проводить.
За синими железными воротами лаяла собака, девочка, сопровождавшая Гончарову, нашла на столбе звонок и с силой надавила на него. Тонкая, пронзительная трель раздалась за воротами. На звон вышла хозяйка, полная рыжеволосая женщина в летней пижаме, расписанной веселыми ромашками. Ее голубые глаза внимательно осмотрели Гончарову.
– Вы мать Вики? Очень кстати, она задолжала за два с половиной месяца.
– А где она?
– Понятия не имею. Сначала жила с каким-то парнем на мельнице, вроде с художником, но вчера вернулась с вещами-сумками, парень ее и проводил. А потом ушел.
– А она осталась?
– Я тоже думала, что осталась, но сегодня стучала-стучала к ней, так и не достучалась… Думала, что она в училище пошла, понедельник все-таки, оказывается, нет, сбежала ваша дочка, все вещички прихватила… Мы, родители, всегда все в последнюю очередь узнаем…
– А откуда вам известно, что она сбежала?
– Так у меня же ключ от времянки есть. Я утром открыла, зашла, смотрю – ни вещей, ни самой Вики… Вы бы, мамаша, получше за ней присматривали…
– Сколько она вам задолжала?
– Полторы тысячи, – невозмутимым голосом ответила хозяйка. – Как и договаривались.
– Значит, вы не знаете, куда она делась? Куда ушла?
– Нет, понятия не имею…
– А могу я взглянуть на комнату, в которой жила моя дочь?
Толстуха проводила ее в глубь сада, где в самой яблоневой гуще стоял небольшой, крашенный белой потускневшей от времени краской домик, пронзенный желтой газовой трубой и опутанный электрическими проводами, – времянка.
Хозяйка открыла дверь, Гончарова прошла внутрь (девочка по ее просьбе ушла) и поняла, что толстуха не врет: Вика ушла. В довольно просторной чистой комнате не было ни единой ее вещи, в раскрытом шкафу – опустевшие полки, на столе – только огарок свечи, в маленьком помещении, похожем на кухню, на плите сковородка с едва заметным налетом пыли, видно, что здесь давно никто не живет…
– Вот вам ваши полторы тысячи…
Она быстрым шагом покинула пределы сада и вышла за ворота. Вика исчезла. С Романом? Но куда они могли подеваться?