Нирвана
Шрифт:
– Вот ты какой?
– Серджио автоматически потёр когда-то пострадавшую скулу.
– Оправдываться не желаешь? Старшим дерзишь? Или вообще решил под дурачка закосить?
– Никак нет, господин полковник!
– стал приходить в себя Танти.
– Нет?! Не желаешь оправдаться?
– То сеть…, да!
– Да? Дерзить нравится? И дурачком притворяться?
– Нет, господин полковник. Наоборот оправдаться хочу. Только вот понять не могу, о каких именно преступлениях вы говорите?
– Обо всех!
– твёрдо заявил полковник, уже начавший наливаться нешуточным гневом.
– Или я тебе
– Как пожелаете…, - понурился головой Парадорский.
– Только вряд ли вам будет интересно слушать про драки и потасовки, шутки и розыгрыши несовершеннолетнего парня.
– Вот это ты завернул!
– уважительно приподнял брови Капочи.
– Да тебе не космодесантником быть, а адвокатом. Смотри как ловко, одним махом все свои грехи списал на несознательность по малолетству! Ишь ты! Наказания избежать хочешь?
– Никак нет, господин полковник! Готов понести любое. Но в любом случае прошу принять во внимание смягчающие обстоятельства.
– Смягчающие что? И как? Или ты думал что возвращённая начальнику по кадрам вашей школы-интерната коллекция мини-автомобилей уничтожит седые пряди на его волосах? Или что вскрытые тобой недостатки в системе безопасности школы помогли в дальнейшем улучшить всю эту систему и модернизировать?
– Так точно!
– неожиданно даже для себя улыбнулся Парадорский.
– Странная у тебя радость…, - нахмурился Капочи.
Ну не мог он знать, что в тот момент молодого космодесантника больше всего порадовала конкретная оговорка в словах полковника: "…вскрытые тобой недостатки". Не "вами", а "тобой"! Что явно указывало на непричастность друзей к подлогу и подмене документов. Их ни в чём не подозревали. То есть в любом случае ни Гарольд Стенеси, ни Роман Бровер в уголовном деле, будь таково открыто, фигурировать не будут. А только от этого осознания - гора с плеч. Самому уже можно выкручиваться как угодно. Ещё и наглеть в любых мыслимых и немыслимых пропорциях или конфигурациях:
– Ну как же не радоваться, если дело и выведенного яйца не стоит, - стал выкручиваться Танти.
– Моя только и вина, что воспользовался чьей-то ошибкой в регистрационных записях. Это если меня допрашивать начнут с пристрастием, я так и отвечу. Ну а служить империи у нас в любом возрасте не запрещено. Прецедентов слишком много.
– Хм! Много…! Но есть ещё и законы! Нельзя служить в оилтонском космодесантном училище, если тебе не исполнилось шестнадцати лет. А ты?
– Правильно. Нельзя, господин полковник. Но мне ведь сейчас больше шестнадцати. В любом случае!
– Зато когда поступал…
– Но сейчас-то всё в порядке.
– Ай да жук!
– крутанул головой Серджио.
– Намекаешь, что ты мог сразу и на второй курс поступить? Вернее, если уже быть точным и в десяти днях расхождения: сразу на третий?
– Так точно.
После чего командир Дивизиона, кривясь и хмыкая обошёл пару раз наглого космодесантника. Затем походил вдоль огромного преподавательского стола, несколько раз хмыкнул и задал следующий вопрос:
– Ну а почему не признался в убийствах нарушителей ночного покоя?
– Боялся…, - последовал односложный ответ.
– Чего боялся? Что те вооружённые дядьки вдруг окажутся всего лишь старыми
– Ну…, где-то так… Я вообще шёл, никого себе не трогал…
Командир Дивизиона ошарашено мотнул головой:
– Слушай…, а что с тобой будет, когда ты вырастешь и врать научишься?
К тому моменту Парадорский уже окончательно пришёл в себя и подспудно понимал: если бы провинившегося героя хотели выгнать, наказать, а то и начать расследование - уже бы давно это сделали. Значит, самое страшное позади. И он, после скорбного вздоха предположил:
– Не знаю…, - и тут же вопросительно добавил: - Наверное, стану новым командиром Дивизиона…?
– Вот уж, правильно говорят. Наглость - второе счастье!
– возмутился Капочи. После чего опять несколько раз прошёлся вдоль стола, затем замер возле него рядом, а свою левую руку положил на каких-то два пакета.
– Но тут я тебя обломаю и крылышки укорочу. Как ты знаешь, на мою должность ставят воинов только с безукоризненной репутацией и идеальным послужным списком…
Космодесантник только еле заметно пожал плечами.
– … Значит, в твоё личное дело заносится тяжкое порицание под секретным кодом. Не каждый твой командир сможет узнать причину наказания, но оно будет над тобой довлеть, сам знаешь сколько времени.
Вот тут уже настроение Парадорского упало ниже плинтуса. Действительно, тяжкие порицания считались одними из самых неприятных взысканий, и порой сильно мешали служебной карьере и в получении очередных или внеочередных званий. Причём аннулировать и убрать из личного дела подобное взыскание мог только лично император. Да и то, в виде особого поощрения за очередной подвиг. Подобная запись в личном деле считалась очень весомым наказанием, хуже оставалось только изгнание из воинской среды.
Так что переживания молодого героя, у которого ещё вся жизнь и карьера впереди только вырисовывалась, были и понятны и оправданы. Поэтому он уже не совсем адекватно и внимательно воспринимал следующие слова Серджио:
– Хотя за террористов тебе положена особая награда, состоящая из двух частей.
– Он взял оба пакета и протянул их воину.
– И раз уж мне пришлось разбираться с этим делом, то я тебе эту награду и вручаю. Здесь отличительный знак с гербом одного старинного рода, в спасении представителя которого ты оказался случайно замешан. Можешь расположить этот знак у себя на письменном столе или над кроватью. А во втором пакете денежное вознаграждение. Причём за какие такие подвиги ты получил знак и деньги, следует молчать. Государственная тайна. Как молчать и о причине наложения тяжкого взыскания. Пусть пока всё остаётся на прежних местах. Всё понятно?
– Так точно…, - не совсем уверенно ответил парень. Собирался ещё что-то спросить, но был грубо оборван:
– Свободен! А то на банкет опоздаешь. Иди!
– Есть! Господин полковник!
После этого больше ничего не оставалось, как отдать честь, покинуть помещение и оказаться под лавиной рухнувших на него вопросов со стороны Клеопатры. Причём превалировал основной вопрос:
– Что случилось?
В результате чего у Танти и вырвалось весьма печальное признание:
– Да вот, тяжкое порицание в личное дело влепили…