Нить Ариадны
Шрифт:
Елизавета вспыхнула под его взглядом и смутилась.
– - Нет, нет и думать нечего. Дайте письмо и идите.
– - Э-эх -- вздохнул денщик, -- получите-с. Век бы не ушел от вас -- прибавил он тихо.
Елизавета сердито нахмурилась и сняла с петли дверной крючок.
– - Когда за ответом-то придтить, -- спросил денщик.
– - Ввечеру. В 6 часов приходите.
– - Прощенья просим.
Денщик вышел, Елизавета заперла за ним дверь и бессильно опустилась на табуретку.
Что это с ней сделалось. В первый раз под взглядом
Она чувствовала, что произошло что-то роковое, что вдруг бросило ее к этому бравому солдату, но ни сознать, ни формулировать не могла этих странных новых ощущений.
Кондуполо вернулся к обеду. Она подала на стол кушанья, села сама и отдала ему письмо.
– - От Дунина. Так, -- сказал грек, разрывая конверт и читая письмо. Потом покачал головою и сказал: -- дурак, разве это можно письмом.
– - Что сказать, коли за ответом придет, -- спросила Елизавета.
– - Сказать. А скажи, пусть завтра к вечеру придет. Сам придет. Ишь хочет на слово денег взять, по письму этому. Ты напиши вексель. Да...
– - А писать не будете.
– - Чего писать-то. Скажи, завтра вечером и все.
После обеда он ушел спать, а Елизавета стала в тоскливом нетерпении ждать прихода денщика и, когда в кухне звякнул звонок, она тотчас очутилась у дверей и, без обычных предосторожностей, сняла крюк.
– - Наше вам, -- сказал, входя, денщик и протянул руку. Елизавета подала свою, и он задержал ее, нагло смотря ей в лицо и сверкая белыми зубами из-под черных усов.
Невольная улыбка пробежала по лицу Елизаветы, но она тотчас нахмурилась и резко выдернула руку.
– - Скажите своему барину, чтобы пришел завтра вечером сам. Вот и ответ -- сердясь на себя, сердито сказала она.
– - Ладно. А мне какой ответ будет, -- и денщик шагнул к Елизавете.
Она в ужасе отшатнулась и резко сказала:
– - Теперь идите, а то сам придет.
– - Так-то, -- покорно сказал денщик, -- ну, прощенья просим. В другой раз может смилостивитесь, а я сохнуть по вас буду. Вот.
– - Он тряхнул головою, надел фуражку и вышел.
Всю ночь без сна провела Елизавета, разметываясь по постели. Так и стоит перед ней рослая фигура, с красивым открытым лицом, с наглым ласковым взглядом с сверкающими белыми зубами.
На другое утро она получила от него письмо.
В начале письма было написано: "ты лети письмо к тому, кто мил сердцу моему", а самое письмо описывало пылкую любовь, а в конце, перед подписью "патрон неизменный Степан Кречетов", было написано, что он непременно придет к ней, хотя бы за то жисти поришился".
Елизавета скомкала письмо, спрятала его за пазуху и весь день была, как не своя.
Старый грек наложил на нее заклятие, а этот, что же. Неужели и он колдун.
Две недели прошло. Хозяин уходил и возвращался. В эти часы его отсутствия Елизавета замирала в ожидании, но Степан Кречетов не появлялся.
Кондуполо обедал, спал, потом считал деньги или вместе с Елизаветой переглядывал взятые под залог вещи, потом запирал двери, укладывался спать -- и Елизавета оставалась одна в своей комнате с горячечной мечтой о Кречетове. Где он? Отчего не идет? И грудь ее волновалась и вся она трепетала неведомым желанием ласки и страсти.
И он пришел. Пришел, когда не было старого грека, и Елизавета сразу очутилась в его объятиях и трепетала под его поцелуями всем своим упругим, горячим телом.
Он пришел и овладел ею сразу.
Весь пыл молодой крови, всю таившуюся доселе страсть пробудили в Елизавете его ласки.
Едва уходил старый грек, она отворяла двери на черную лестницу и впускала своего Степана, и их охватывало безумие.
Она передавала ему всю свою доселе серую скучную жизнь и, трепеща на его груди, говорила:
– - Возьми меня отсюда, от этого старого черта. Я тебе слугой буду, словом не поперечу.
Степан Кречетов лежал, закинув свою красивую голову и говорил:
– - Можно. Как этто со службы выйду, мы с тобой и поженимся.
– - Милый ты мой, -- страстно прижималась к нему Елизавета.
Первым от угара страсти очнулся Кречетов, и среди поцелуев и объятий начал осторожно расспрашивать Елизавету об ее хозяине.
Она рассказывала ему о сундуке, полном драгоценных вещей, о бюро, в котором пачками лежат деньги и свертками золотые монеты.
У Степана загорались глаза.
– - Ишь, старый черт, -- говорил он, -- для чего ж он деньги не в банке держит.
– - Ему завсегда их надо под рукой иметь, -- объясняла Елизавета, -- господа приезжают, давай сейчас... Одному он князю Тугаеву сорок тысяч выложил. Вот он какой.
– - Сорок тысяч, -- пробормотал Степан -- ах, ты старый пес...
– - А две, три, пять, так это за пустое...
– - За пустое. Ах ты, лысый черт...
Однажды, после бурной вспышки страсти, он, лаская Елизавету, сказал ей:
– - Жениться-то, женимся, а на что жить будем.
– - Проживем. Работать буду, -- прошептала Елизавета.
– - Дура, проживем с работы. Ты в кухарках, я в лакеях. Ты на Васильевском, я под Лаврой. В год два раза увидимся. Нешто жизнь это.
– - Работу найдем, чтобы дома...
– - В углу. Наше вам размерси. Нет, ты вот что...
Елизавета подняла голову и заглянула ему в лицо. Он отвернулся и заговорил.
– - Нет, ты мне лучше помоги этого дьявола обделать.
– - Убить! -- в ужасе прошептала Елизавета.
– - Зачем. Пущай живет, собака. Так взять малость...
Елизавета испуганно прижалась к нему.
– - Страшно,
– - Потому что глупая, -- сказал Степан. И после этого при каждом свидании повторял ей то же.
– - Да как же сделаю я это-то?
– - спросила наконец Елизавета.