Нить судьбы
Шрифт:
— Да, конечно, — ответил Владимир. — Но это означает…. нарушение древних традиций. Прежде всего, церковь…
— Не думай об этом, — резко перебил его Полуехтов, — церковью займутся другие. Великая княгиня употребит все свое влияние, а ты сам понимаешь, что оно у нее есть, хоть может быть и неявное, не всем видимое, но мы–то с тобой кое–что о ней знаем, правда? — она всегда добивается того, чего хочет. И церковь поддержит.
— Но это…. это грозит всем нам плахой, — прошептал Гусев.
— Да, конечно, — спокойно согласился Полуехтов, — в случае неудачи. Но у нас есть время, нам некуда торопиться: Василию только семнадцать, Дмитрию Внуку — четырнадцать. Да, Дмитрий формальный наследник, но Великий князь в ближайшие два года вряд ли официально объявит его своим преемником. Мы можем все обдумать, и как следует подготовиться. Зато представь себе, что тебя ждет, если Великим московским князем станет Василий Иванович…
И Гусев представил.
Есть два рода людей: одни — когда им предлагают рискнуть и либо потерять жизнь, либо обрести богатство и славу, первым делом чувствуют, как холодный металл топора обрушивается на их шею, и в ужасе начинают думать о том, успеет ли увидеть быстро моргающими глазами свое тело, отделенная от него голова, и это страшное видение заслоняет все остальное.
Но есть другие — когда им предлагают такой выбор, они, прежде всего, видят себя в лучах богатства и славы, окруженными почитателями, слугами и красивыми женщинами, и это видение заслоняет им ту страшную картину, которую видят первые.
Владимир Гусев относился ко второй категории. Он отчетливо понимал, что нить его судьбы должна сейчас совершить решающий поворот, и дальше эта нить окрашивалась для него в золотой цвет и уходила куда–то в бесконечность. Поэтому, недолго раздумывая, Владимир Гусев твердо и спокойно ответил:
— Я готов присягнуть на верность Великому князю Василию Ивановичу и служить ему верой и правдой до победы или гибели.
— Я очень рад, что не ошибся в тебе, — сказал Полуехтов. — Поговори со своими друзьями, только осторожно и не торопясь. А еще я познакомлю тебя с князем Иваном Палецким и Щевьей Скрябиным. Они тоже способные молодые люди и, я думаю, для этого дела подойдут…
И вот теперь, крася яркой голубой краской наличники окна своего бедного домика, Владимир Гусев готовился начать великое и трудное дело возведения на престол фактически незаконного наследника.
А может с братом посоветоваться, он мудрый старый воин, авось что, подскажет….
Гусев думал о своем двоюродном брате Василии Федоровиче Образце, знаменитом воине и полководце бывшем великокняжеском наместнике некогда в Боровске, а сейчас в Твери.
Нет, не стоит. Он старой закалки — всю жизнь служил у Ивана Васильевича, может и не понять…
Закончив покраску наличников, Владимир Гусев аккуратно вымыл руки, неторопливо переоделся, тщательно почистил обувь и, причесавшись, направился пешком в Кремль.
Он испытывал некое особое волнение — снова, год спустя, его ждала Великая княгиня Софья, но теперь все изменилось, и она наверняка знает…
Да, Полуехтов был прав — Иван Палецкий и Скрябин оказались славными и смелыми ребятами, и теперь Гусев стоял во главе группы из пяти молодых, дерзких, умных образованных людей, способных и готовых идти до конца.
Аккуратный и пунктуальный Гусев явился на прием к Великой княгине на четверть часа раньше и спокойно сел на лавку в приемном покое, ожидая, когда его вызовут. Стражники охраны открыли дверь в палату Великой княгини, и оттуда вышел высокий слегка седеющий мужчина, одетый по–литвински.
Занятый своими мыслями Гусев лишь мельком взглянул на него.
Где–то я его видел, но давно…. Где же это было?
Но он не успел вспомнить, потому что Паола вышла к нему и сказала:
— Можешь войти. Великая княгиня ждет.
Если Гусев не узнал Медведева, то Медведев узнал Гусева сразу.
Хм… Он вхож к самой Великой княгине…. Видно что–то тут у них затевается…. Но, к счастью, ко мне это уже не имеет никакого отношения. Я служу другой Великой княгине в другом Великом княжестве.
И спокойно выехав из кремлевских ворот, Медведев все ускоряя бег коня, направился по хорошо знакомой дороге на Боровск и Медынь…
… И еще один человек, находящийся, впрочем, вдали от Москвы, тоже напряженно размышлял в этот день о своем будущем, о будущем его близких и о будущем всего Московского княжества, ибо решение, которое ему предстояло принять, тоже могло на все это будущее повлиять самым кардинальным образом.
Приходила недавно помолиться в Волоколамский монастырь одна паломница из Москвы — просто одетая женщина, просившая именовать ее Павлушей. И не было бы в этом ничего удивительного — сотни паломников со всего княжества стекается ежедневно в прославленную обитель, — да только помолившись, и отстояв обедню, отправилась она не в обратный путь, а попросила найти Елиазария, который за голубями преподобного настоятеля Иосифа приглядывал. Елиазарий же втайне от посторонних глаз незамедлительно провел ее в приемный покой и, строго наказав никого туда не впускать, тут же доложил своему родному старшему брату — настоятелю Иосифу, что прибыла от самой Великой княгини посланница — девка ее, именуемая прежде до православного крещения Паолой…
На словах Паоле было велено лишь спросить, когда Иосиф смог бы прибыть тайно в Москву, для столь же тайной встречи с Великой княгиней и на этот вопрос осторожный Иосиф ответил, что он подумает и найдет способ сообщить Паоле об этом.
Но кроме слов Паола еще передала Иосифу запечатанный личным перстнем Великой княгини свиток, и в нем–то оказалось то главное, что заставило Иосифа очень серьезно задуматься — письмо самой Софьи и некий документ…
Если свести все к простым понятиям — Софья, продолжая начатую уже когда–то линию, предлагала Иосифу обыкновенную сделку.
Только теперь эта сделка со стороны Софьи была подкреплена серьезным аргументом и обещанием при встрече назвать десяток имен людей, стоящих во главе той тайной ереси, с которой Иосиф много лет ведет упорную, но пока не очень успешную борьбу…
И вот сейчас перед его глазами лежал этот аргумент.
Впервые за много лет Иосиф своими глазами читал то, что возможно являлось выражением идейных основ тайной веры.
Документ был совсем небольшой и назывался он «ЛАОДИКИЙСКОЕ ПОСЛАНИЕ». [5]
5
«Лаодикийское послание», приведенное здесь полностью — подлинный исторический документ — памятник, непосредственно связанный с новгородско–московской ересью (иногда называемой «ересью жидовствующих», потому что предполагаемые основы вероучения были ближе к иудаизму, чем к христианству). Сочинения еретиков до нас почти совершенно не дошли; несколько рукописей, связанных с ними, представляют собой книги не сочиненные, а лишь переписанные. «Лаодикийское послание» — редчайшее исключение. цифровой тайнописи, которой завершается послание, указаны имя, родовое прозвание (фамилия) и «действо» (профессия) человека, «приведшего» (доставившего или переведшего) этот памятник; оно расшифровывается как «Феодор Курицын диак». Речь, несомненно, идет видном сподвижнике Ивана III, дьяке, ведавшем посольскими делами («министре иностранных дел») при великом князе. еретичестве Федора Курицына и его большом влиянии на Ивана III писали и Иосиф Волоцкий, и архиепископ Геннадий Новгородский. Федор Курицын занимал свой пост вплоть до 1500 г. Здесь полный текст документа публикуется по одному из древнейших списков (70-х гг. XVI в.) — РНБ, Q. I. 1468, л. 139 об. — 140; отсутствующий в этом списке конец (от слов: «От роду же прозывается…») по списку XVI в. — РНБ, Кирилло — Белозерское собрание, № 21/1098, л. 7.