Нити зла
Шрифт:
— Молитесь, чтобы так и было, — ответил Зан. — В противном случае я вернусь и убью вас.
— Я буду молиться. Но я готова пожертвовать жизнью вместо всех тех, кто умер бы, лишь бы вы им поверили.
Кседжен ту Имото решил, что история его жизни закончилась, когда на него рухнул потолок. Но он очнулся и обнаружил, что она имеет еще и эпилог, мучительный и страшный.
Он пришел в себя на кровати в центральной башне крепости. Пришел в себя и закричал — бессмысленно, чудовищно. Боль в раздробленных ногах вытащила его из милосердного
Кседжен орал снова и снова, пока не сорвал горло. В какой-то момент он потерял сознание.
Настоящий кошмар начался, когда он очнулся во второй раз.
Он почувствовал, как его возвращают в сознание — разум, как рыбку, подцепили на крючок и вытащили из защитного грота беспамятства, где он скрывался от невообразимой боли. Глаза раскрылись. Лучи послеполуденного солнца сочились в комнату сквозь маленькое пыльное окошко, забранное решеткой, вверху одной из стен. Потолок был каменный и голый. Его окружали фигуры, одна — ближе других. В маске из золота и серебра с угловатыми, острыми щеками, зубчатым подбородком и лбом. Неровный металлический ландшафт, созданный Великим Мастером, окружал черные провалы глаз.
Ткач.
Кседжен втянул в легкие воздух, чтобы закричать, но ткач провел над ним бледной морщинистой рукой, и из горла его не вырвалось ни звука.
— Тихо, — просвистел голос из-под маски.
В комнате стояли еще два человека. Кседжен узнал Бэраков: высокого, сухопарого, мрачного Зана и коренастого, лысого Мошито со злым лицом. Они взирали на него без жалости.
— Ты Кседжен ту Имото? — спросил Мошито. Кседжен молча кивнул. Из глаз его катились слезы.
— Глава Айс Маракса?
Кседжен снова кивнул. Зан перевел взгляд на ткача. Он состоял на службе у семьи Винаксий и, если верить Мошито, отличался особой, извращенной жестокостью. Его звали Фарех. Своего ткача Зан оставил в поместье в распоряжении своей семьи. Он ненавидел ткущих Узор, особенно с тех пор, как начал подозревать прежнего главного ткача, Виррча, в причастности к перевороту, в ходе которого престол занял нынешний император.
Зан поймал себя на том, что уже подгоняет свои мысли под слова Мисани. «Во время которого Люция погибла», — сказал он себе. Семья Колай — враг, Мисани — враг, и даже если они узнали о его слабости, он не позволит на ней сыграть.
Но боги, что, если она сказала правду? И если Кседжен заговорит, то ни ткачи, ни император не успокоятся, пока не заполучат Люцию. Как это остановить? Как?
Зан шлепнул себя по губам. Глупости. Идиотизм.
Люция умерла.
— А вы уверены, что он все сделает, как вы велели? — спросил Зан у Мошито, указывая на сутулую фигуру в капюшоне, склонившуюся над постелью Кседжена.
— Я слышал приказ моего господина, — с нотками презрения отозвался Фарех. — Он ничего не утаит. И я не утаю. Вы зададите ему вопросы. Я прослежу, чтобы он отвечал правду.
Взгляд Зана взволнованно скользил с одного на другого.
— Все будет, как он сказал, Зан, — ответил Мошито. — С чего это вы такой подозрительный?
— Я всегда с подозрением отношусь к ткущим. — Зан постарался, чтобы голос не выдал его неуверенности. И он все еще сомневался: а не удастся ли ткачу просто стереть потихоньку память Кседжена, узнав самое важное. О боги, как же так получилось? Единственный способ убедиться в правдивости Мисани неизбежно приведет к тому, что знание попадет в руки врагов Люции, которые желают ее смерти!
Перед Заном стоял уже вопрос веры. Мог ли он верить Мисани? Мог ли поверить, что дочь его жива? Раньше — да. Но его вера умерла с другими струнами его души, и теперь ему нужно знать. Веры мало. Нужно знать.
— Начинай, — приказал Мошито.
Фарех медленно повернул поблескивающее лицо к искалеченному человеку на кровати. Лучи полуденного солнца играли на гранях маски.
— Да, мой господин, — пробормотал он.
Ткач вгрызался в мысли и желания Кседжена, как жук-точильщик в древесный ствол. И Кседжен почувствовал, что снова может кричать. Фарех считал, что работать легче, когда жертва откликается.
Глава 28
Ученые издревле изучали орбиты трех лун. Лунные бури случались нерегулярно, но за много сотен лет удалось установить систему. Астрономы могли достаточно точно предсказать, когда луны сойдутся достаточно близко, чтобы спровоцировать бурю. Мореплаватели полагались на собственные способности просчитывать траекторию лун и их влияние на приливы и отливы. Хотя только избранные знали точно, в какой день разразится лунный шторм, обычно слухи расходились быстро, и даже простые смертные представляли, когда это случится.
Кайку и Тсате это не помогло. Лунная буря застигла их врасплох, на открытом месте.
После того как они едва спаслись от гхорега, произошло много всякого, и речь о возвращении домой уже не шла. Они уже оставили надежду поймать или убить Связника, но решили установить наблюдение за поймой реки и выяснить что-нибудь о непонятном сооружении на берегу Зана. Держались тех мест, где патрули ходили достаточно редко, чтобы без труда избежать встречи с ними. Подобраться к хорошо охраняемой долине стало теперь невозможно.
Боги вознаградили Кайку за решение остаться раньше, чем она могла предположить. Следующей же ночью стали прибывать баржи.
Кайку уже подумывала о том, что всех этих искаженных привезли сюда главным образом по реке. Возможно, так же доставляли с севера пищу, которую хранили в странном сооружении. Кайку и Тсата несколько раз наблюдали процесс кормления. Мясо вывозили на тележках и сбрасывали в огромные кучи те же послушные карлики, что прислуживали ткущим в монастыре на Фо. Она называла их гольнери, что на сарамирском детском наречии значит «маленькие люди». Кайку догадывалась, что увидит их и здесь: ткачи совершенно не способны о себе заботиться, потому что в результате пользования масками у них развивается безумие.