Ниже ада
Шрифт:
У «Тюльпана» стояло несколько сталкеров. Двое показались Ивану смутно знакомыми — хотя защитные костюмы и дыхательные маски делали всех почти неразличимыми, пижонский черный «защитник» Игната, что нынче красовался на Живчике, не узнать было трудно. Как и миниатюрную девичью фигурку, что тесно прижалась к первому обладателю редкого костюма.
— Это похороны Корнета, — подал голос всезнайка Костик. — Здесь все его друзья — Отшельник, Игнат, рядом с ним его любовница Аня Петровская — тоже знатным была бойцом, потом пропала без вести, сгинула во время операции близ Бажовской… дальше Паша Геракл, он погиб при обороне Храма Иоанна
— А ты?
— Есть поверье, что Тюльпан должен сам указать место для очередного захоронения. Буду ждать сигнала, намека… сам не знаю, чего. А ты, пожалуйста, извинись перед Братьями — мы знатно здесь пошумели… Только искренне, ладно?
Иван молча кивнул, уже без всякого раздражения — магия странного места заворожила и его.
Вблизи Братья ничуть не изменились — такие же расплывчатые и неясные очертания, не видно ни лиц, ни цветов… Зато проявилась нехитрая снедь, стоявшая на столе: кружки, полные пива, закуска из мяса и рыбы — Ивану не приходилось видеть рыбу воочию, но сейчас на ум пришло древнее слово «вобла», и что-то призывно заурчало в животе, какие-то полукруглые розовые насекомые в панцире, плоские картофельные кружочки, маленькие зеленовато-серые плоды в надтреснутой скорлупе… Поняв, что голоден и вот-вот захлебнется слюной, юноша перестал разглядывать пищу и перевел взгляд на плотные картонные карточки с одинаковым, ничего не значащим рисунком. Однако часть карточек была перевернута, и на них виднелись изображения красивых женщин, властных мужчин, иногда просто набор ромбиков, крестиков, сердечек и… Это же карты! Настоящие, не криво нарисованные от руки, а старинные, печатные, ти-по-граф-ские. Редчайшая вещь в метро — практически бесценная!
— Живчик, они в карты играли, что ли?
— Нет, приятель, именно что играют, до сих пор. А знаешь, во что? Посмотри, рядом со средним братом, что к нам спиной сидит, листочек лежит.
Листок действительно был — разлинованный на три колонки и густо исписанный крупным размашистым почерком. Какие-то малопонятные цифры… Каждая колонка имела заглавие: первая называлась «Старый», а в скобочках стояла приписка «жуликоватый пенсионер», вторая — «Мелкий» («малолетний шулер»), последняя — «Средний брат» («единственный добропорядочный человек»). Иван задумался и еще пристальней всмотрелся в цифры.
— Так это же «Тысяча»!
— Конечно. — Живчик не открывался от окна, однако продолжал согласно кивать. «Тысяча» была любимой «убийцей времени» как у ботанических дозорных, так и сталкеров.
— А на бумажке их прозвища?
— Скорее старшинство, — хохотнул Костик. — Догадайся, кто записи вел.
— Самый «скромный» — средний, — рассмеялся в ответ Мальгин. — А почему ты решил, что игра продолжается? По мне, так Мелкий навсегда в лидерах останется с его семьюстами баллами…
— Семьсот?! Ого! У Игната в дневнике четыреста пятьдесят зафиксировано…
— Не понял…
— Есть поверье, что раз в год братья совершают розыгрыш, или один раунд… черт знает, как правильно назвать, а Средний продолжает вести «летопись» игры…
— И что случится, когда кто-нибудь из них победит?
— Мир, который мы с тобой знаем, закончится. Не исчезнет, а именно закончится. Так написано.
— И? Что дальше?
— Неизвестно. Возможно, братья распишут новую партию или поймут, что слишком засиделись за картами, и разбредутся по домам.
— Странная легенда… Кто же они такие, если от их игры зависит судьба мира?
— Просто братья. Это же сказка… — Живчик неопределенно хмыкнул.
А Ваня посидел-посидел, посмотрел на три тени, в руках которых оказались судьбы всего мира, подошел к ним бочком и зашептал на всякий случай:
— Уважаемые Старый, Мелкий и Средний, прошу извинить нас за неподобающее поведение, за крики и громкие разговоры. Мы не хотели вам мешать и отвлекать от… — Иван запнулся, — от важных дел… раз уж от них весь мир зависит. И не спешите особо, играйте на здоровье. Дайте нам еще немного пожить, а?
На миг Ивану показалось, что в его голове послышался дружный многоголосый смех, однако наваждение быстро рассеялось.
— Ванька, не воспринимай всерьез. Игнат очень уважительно про эту троицу рассказывает, но и по науке пытается все объяснить. По крайней мере, самому себе. «Черный Тюльпан» виден только из этого окна. Даже не так, правильнее — виден только в этом окне. Все, что мы наблюдали, происходило в окне, а не за ним — снаружи ведь ничего не поменялось. Но стекло здесь необычное — зеркальное, единственное на весь дом. Скорее всего, в нем и заключен секрет видений.
— А братьев наружный зеркальный слой, каким образом объясняет?
— Не грузись и меня не грузи. Я обещал интересное место показать? Показал. Теперь отдохни пару часиков, ляг на диван и поспи.
— А ты?
— Я с кодами доступа буду разбираться, да и по будущему месту захоронения Москвича покуда что никаких знаков не заметил. Брехня, судя по всему. Но покараулю еще с полчасика для очистки совести. Отдыхай.
— Отдыхай, поспи, — передразнил юноша. — Уснешь тут, пожалуй, после всего увиденного! В окне Апокалипсис, рядом привидения в карты играют…
— Вы, дозорные, редкие мастера спать везде и всюду, даже стоя и на ходу, — не остался в долгу Живчик.
Голова у Вани болела безостановочно, виски ныли. Может, и правда попытаться забыться хоть ненадолго? Мальгин извлек из походной аптечки болеутоляющее, запил несколькими каплями стремительно заканчивающейся воды. Ее хватит от силы дня на два, что потом? «А потом — суп с котом»… Это деда присказка. Неважно. Два дня — целая вечность, еще надо прожить.
Таблетка действовала. Веки сами собой смежились, а торопливые, суетные мысли сменялись спокойствием и некой тихой радостью — он покидал мир боли. Пока ненадолго, но к долгому путешествию готов и не был. Когда-нибудь потом…
Ему приснился Отшельник — совсем не такой, каким запомнился с последней и единственной встречи. Умиротворенный и улыбчивый, светлый… Он что-то говорил, однако слов было не разобрать — и в памяти остался только взмах руки на прощание. Отшельник уходил. Налегке, не оборачиваясь и ни о чем не жалея, ведь он к своему долгому путешествию был готов всегда и давно ждал его.
Затем пришла Аня Петровская или Хозяйка, он так и не научился их различать. Гладила его по голове, неслышно шептала что-то в ухо, и страшная боль исчезала, растворялась в ее неизбывной муке. Иван впитывал взамен бесконечную грусть, что навсегда поселилась в потерянной душе. Им было так хорошо вдвоем…