Ниже бездны, выше облаков
Шрифт:
Вошёл он вразвалочку, ничуть не стесняясь, – без разницы, что урок давно идёт, что вообще класс новый, незнакомый. Я таких людей не понимаю и в глубине души им завидую. Сама-то я с детства с робостью борюсь, и пока безуспешно. И вот так, как он, войти в новый класс я бы точно не смогла.
На учителя новенький даже не взглянул, обратился к Сове – она сидит на первой парте у входа:
– Девятый «А»?
Сова молча кивнула, и он без лишних разговоров прошёл за последнюю, единственную свободную парту, где раньше сидели Умрихин с Корчагиной. После того, как выбыла Волкова, а следом Эля Смирнова, эту парочку пересадили
Математичка сначала остолбенела от такой наглости:
– Молодой человек, как это понимать?
Поскольку он ничего не ответил, влезла, как обычно, Запевалова:
– А это, видимо, наш новенький.
– Ах да, Тамара Ивановна предупреждала. – Математичка уставилась в журнал. – Расходников Дима. Верно?
Новенький слегка кивнул.
– Но она говорила, что ты вроде как позавчера должен был прийти.
– Долго шёл, – ляпнул Зубков, и все засмеялись.
Ну а новенький и бровью не повёл, как будто весь этот разговор вообще его не касался. Остаток урока он полусидел-полулежал, откровенно скучая. Нашим классом не заинтересовался. И вообще всем своим видом показывал, что ему всё до лампочки.
Как только раздался звонок, он самовольно встал и вышел из класса, хотя у нас всегда твердят: «Звонок с урока – для учителя, а не для ученика».
– Ну знаете! – математичке явно было не по душе такое наплевательское отношение.
И не ей одной, потому что после урока все наши тоже кипели возмущением:
– Нет, ну вы видели?!
– Какая наглость!
– Да вообще! Ни здрасьте, ни как зовут, ни до свиданья…
– Ещё один «я-клал-на-всех-с-прибором» объявился!
– Только этот, по ходу, не рисуется. Недаром его в колонию отправить хотели…
– А что он, интересно, натворил, никто не знает?
– Да ладно вам, – скривилась Женька. – Тоже мне нашли Д’Артаньяна. Обычный позёр. На место такого поставить – и весь пафос слетит. Забыли, какая Волкова сначала была?
Спорить с ней никто не стал. Хотя мне тоже показалось, что он не красовался. В нём действительно есть какая-то независимость и отстранённость, ну и конечно, пренебрежение, чего у нас не любят.
Жанка Корчагина, как и я, помалкивала. А потом, когда все разбрелись, подмигнула мне и тихо сказала:
– А он красавчик.
– Не знаю, не обратила внимания. – Я вдруг сконфузилась.
– Ой, да ладно тебе, Танька. Я же видела, как ты на него смотрела.
– Ни на кого я не смотрела. Выдумала тоже!
– Ну-ну. Либэ, либэ, аморэ, аморэ…
Я окончательно смутилась и послала Корчагину с её намёками куда подальше. На себя же разозлилась – вот с чего мне было так по-дурацки смущаться? Ну да, он показался мне интересным и симпатичным, но это никакое не «либэ». Это вообще ничего не значит.
Однако на этом мои конфузы не закончились: на четвёртом уроке – был английский – Алёна Игоревна попросила меня сходить за журналом во вторую группу. Я спустилась на первый этаж и в холле опять встретила нашего новенького. Он премило беседовал с Анитой Манцур из одиннадцатого «А». Анита считается самой красивой в школе, модной и мегапопулярной. Говорят, с кем попало не общается. Потому я и удивилась: когда они вообще успели познакомиться? И если бы просто болтали, а то он ей что-то нашёптывал, а она хихикала… Но самое ужасное, что я опять повела себя как последняя дура – зачем-то, сама не понимаю,
5. Дима
Welcome To Hell, или Первый день в новой школе
Вот оно – сарафанное радио. Не успел в новую школу прийти, а про меня там, оказывается, уже все всё знают. И, конечно, в версии Грина.
Директриса – натуральная Минерва Макгонагалл, только на двадцать лет дряхлее и без шляпы, – с порога в лоб заявила, что у них «эти мои штучки» не пройдут.
– Какие штучки? – спрашиваю.
– Ну ты и сам знаешь.
А дальше развернула лекцию минут на сорок о том, какая у них замечательная школа, какие строгие порядки, как всё здесь чинно и благопристойно. Я молча выслушал весь этот пафосный бред, и, когда наконец она выпустила меня из своей кротовой норки, мой мозг во всю вопил: «Караул! Куда я попал?!» Поэтому на уроки я не пошёл, а свинтил домой. То есть не совсем домой: там могла быть бабка. В последнее время она практически отказалась от преподавания и появлялась в своём универе набегами. Это её плавающее расписание мне все карты сбивало. Дома до часу не покажись, потому что, узнай она опять о прогулах, задвинула бы ещё одну порцию нравоучений, а мой запас терпения на сегодня был полностью исчерпан. Поэтому я пошёл к Косте Бахметьеву, надеясь застать его дома.
Повезло – Костя тоже прогуливал уроки. В общем-то, он всегда после каникул долго раскачивался. Но ему проще – предки уходили на работу рано, потому что вкалывали на фиг знает каком заводе у чёрта на куличках. Возвращались поздно. Так что с утра и до вечера Костя сам себе хозяин и делает, что хочет. Например, я пришёл – он ещё дрых.
– Ты в курсе, каникулы вчера кончились?
– А-а, – отмахнулся Костя. – Ты сам-то сегодня в школе был?
– Угу.
– Ну и как?
– Велкам ту хелл. Серьёзно. Там реально ад! Бабка с тем же успехом могла упрятать меня в монастырь.
– В смысле? Там что, девчонок нет?
– Да при чём тут это! Просто там жесть. А директриса вообще в маразме.
И, подражая тону старухи, привёл парочку высказываний из ее лекции:
– В нашей школе очень строгие порядки, и все их неукоснительно соблюдают. Дисциплина – превыше всего, любые нарушения серьёзно караются. Именно поэтому наша школа всегда считалась образцовой и сейчас мы держим очень высокую планку.
– Ну ты попал! Да, может, это так… туфта? Просто мелет, ну… для этой… профилактики. А она знает про тебя?
– И про меня, и даже про тебя.
– Во дела!
До обеда я просидел у Кости, потом пошёл домой, как будто после школы. Бабка пристала: как там, что там, совпадает ли программа. Еле отвязался.
На следующее утро я опять не пошёл на уроки, а двинул прямиком к Бахметьевым.
Костик сварганил яичницу, мы перекусили. Пока ели, он мне рассказывал про Олю, с которой строил отношения очень постепенно. Это она попросила не торопиться.
– Но мы уже вдвоём ходили в кино и в клубешник, – похвастался Костик.