Низший 10
Шрифт:
– Видений…
– Причудливо нарезанных видеороликов. – поправил ее я. – Железяка тебе не мать, а записи с камер наблюдений – не видения.
– Мать посылает мне видения! – упрямо повторила Кассандра. – И не только мне.
– Интересно. – признал я, протягивая руку и принимая от бармена кувшин с чуть позеленелым от добавок молоком.
– А если я жрать пока не хочу? – встрял сидящий рядом со мной Рэк. Находящийся за моим плечом Каппа позволил себе едва слышный тяжелый вздох, умудрившись этим бессловесным посланием передать мне многое.
– Манит трах прекрасный и далекий? – поинтересовался я, встречаясь
– Манит. – признался орк.
– Валите. – кивнул я. – Оба. Трахайтесь, гоблины. Но никакой наркоты и бухла.
– А если четвертинку?
– Не больше этого на рыло. – согласился я и добавил: – Остальных гоблинов, желающих теплого уютного траха – в тот же бордель. На охране оставить звено хиляков.
– Есть!
Бойцы утопали, а пифия, уже раздосадованная тем, что ее постоянно прерывали, недовольно пробурчала:
– Звено хиляков?
– Худшие из сквада. – ответил я. – Те, кто пока не дотягивает даже до звания «мясо».
– Бегают херово, стреляют мимо, одышливы, трусоваты, туповаты…
– Ну да.
– Так зачем привез их? Рокс говорил, что у вас теперь база, и вы ведете набор чуть ли не армии.
– Верно.
– Так оставил бы самых никчемных и зеленых на базе.
– Оставить говно в обороне? – сделав пару глотков молока, я удивленно глянул на пифию. – Спятила? Нет уж.
– Ну… может я привыкла к тому, что Уголек защищен Матерью…
– Ты размякла. – кивнул я.
– О видениях…
– Погоди чуток с видениями своими фальшивыми. – проворчал я и ткнул пальцем в тарелку перед пифией: – Это что за хренотень?
Опустив глаза, она сморгнула с щеки фантомную бабочку и некоторое время удивленно разглядывала сложенную в какую-то причудливую коробочку без крышки кусочки различного мяса. Полоски жареной свинины с подрумяненным жирком лежали на более темных кусочках говядины, с внешней стороны их подпирали куриные ножки, в одном месте красовался крохотный треугольный проем, образованный большим куриным крылом. Руки Кассандры, удивительно умело управляясь с крохотным острым ножом, сейчас были заняты срезанием с очередного куска свинины слоя похрустывающей корочки, явно намереваясь использовать ее либо в качестве мясной сочащейся лужайки, либо в качестве крыши. У ее локтя стояло блюдо с беспорядочно набросанным мясным ассорти – куриная шейка, хребет кролика, а сама Кассандра нет-нет да бросала взгляд на грустно смотрящую на нее целиком запеченную баранью голову.
– Хренотень? – переспросила пифия, поднимая на меня ставший вдруг чуть отстраненным и темным взгляд. – Это мой обед, гоблин. В чем проблема?
– Да нет проблем. – дернул я плечом.
– Ну и закрыли тему!
– Ага. А можно мне кусочек твоего домика? – я потянул к тарелке пифии и Кассандра мгновенно отодвинула ее от меня, прикрыла локтем и зло оскалилась:
– Тебе мало жратвы на столе? Я прикажу – принесут еще!
– Да не, – улыбнулся я, – все норм. Жратвы навалом.
Она явно не осознавала, что сейчас ее губы искривлены в злом уродливом оскале, обнажившем белые зубы. Тихо зашипев, севшая рядом со мной Тигрелла инстинктивно чуть отодвинулась от
Какая интересная беседа двух кошек…
– Так что за видения, Кассандра? – прервал я повисшее молчание. – Ну? Давай. Колись.
– Умеешь ты вывести из себя… – ответила Кассандра, сглотнув и с трудом вернув на губы приветливую улыбку.
По ее разгладившемуся лицу тревожно метались десятки исключительно красных бабочек. От левого виска, через все лицо, к правому уголку рта, медленно пролетела крохотна черная, исчезнув во рту Кассандры. Сделав глубокий вдох, пифия улыбнулась чуть шире:
– И надо было тебе тянуться к моей скудной трапезе…
– Мы чересчур много говорим о твоей жратве. – тряхнул я головой. – Что с видениями? Или я пошел – впереди куча дел.
– Погоди ты! – окрысилась пифия, что вернула себе обычное поведение. – И нехер на меня злиться, гоблин! Ты сам на подарок! Вручи такое говно, как ты, любой бабе и скажи ей – живи с этим! – она, сука, сама себя в мясорубке прокрутит! И с радостью начнет прокручиваться с ног, с улыбкой глядя на влажный процесс ухода из твоей жизни. Понял, ушлепок?!
– Понял. – кивнул я. – Я говно, а не подарок. А почему такая аналогия с уходом бабы? Почему именно мясорубка? Почему именно в мясо… в сочный фарш? Почему ей – этой моей несуществующей бабе – просто нельзя было уйти, громко хлопнув дверью? Или не выпрыгнуть в окно… почему именно мясорубка и фарш? И почему не головой в мясорубку, чтобы сразу, а ногами? М?
– Хватит цепляться к шутке!
– Ну да. Рассказывай.
– Видения… – тяжело вздохнув, пифия в несколько глотков ополовинила очередной бокал, задержала взгляд на тарелке перед собой. – Они меняют меня, Оди. Может поэтому я стала такая злая… нервная… даже жестокая. Вчера я разбила лицо юной девчонке, что слишком резко открыла штору в моей спальне, впуская свет в барак… я била и била, сминая нос, рассекая брови, разбивая губы… и не могла остановиться. Дерьмо! А что я могла поделать, если до этого как минимум половину ночи провела в жутких, сука, кошмарах! Подушка в слезах! Простыне в моче – да! Я, взрослая здоровая баба напрудила в постель от страха! От ужаса!
– Хм…
– Не спросишь, что теперь с той несчастной избитой мной девчонкой?
– Не спрошу. Что же такое страшное тебе показали, пифия? Узрела сидящее перед мерцающим экраном стадо оболваненных гоблинов, жующих попкорн и радостно смотрящих очередной бесконечный сериал? Узрела себя среди улыбчивых ушлепков, разглядывающих последнего в мире гепарда, забившегося в самый темный угол стеклянной клетки зоопарка? И поняла, что ты вдруг стала одной из них? Так кто бы не обоссался? Я бы первый зарыдал… ведь таким, как они, даже память стирать не надо – она все равно пуста. Там нет ничего, что стоило бы стирать…
– Ты стал разговорчивей… злее… болтливей даже. Из тебя прямо прет что-то этакое… злое, насмешливое, неуважительное ко всему и всем сразу.
– Это сегодня. – признался я, растянув губы в мокрой от усиленного химией молока усмешке. – Я… я едва заставляю себя сидеть на месте, пифия.
– Что-то случилось?
– Что-то случилось. – кивнул я.
– Вроде… прорыва в твоем вечном пути?
– Вечном?
– А ты когда-нибудь остановишься? У тебя вообще были хотя бы одни сутки, когда ты просто нихрена не делал?