Но в снах своих ты размышлял...
Шрифт:
Тогда уж давай ее сразу в гостиную вместо картины или дорогой безделушки!
Нет, здесь, возле террасы, как раз мое место, ответила я. Херб говорит, она вредит только тем, кто в нее не верит.
В понедельник Томас как будто забыл про кошку. Мы опять сами приготовили завтрак, заперли квартиру и поехали на работу.
Ну, до пяти, сказал Томас и поехал прочь, а я проводила его взглядом.
У него не было привычки звонить мне в контору.
И если он звонил, значит, по важному
Что случилось? — спросила я.
Она попала в аварию, растерянно сказал он.
Он имел в виду Монику.
Что, скверно? — спросила я.
Не знаю, ответил он, это произошло сегодня утром. Мне надо в больницу. Ты ведь понимаешь?
О чем разговор, сказала я, у нас же все тип-топ. Никакая Моника не страшна.
Может, доберешься до дома на автобусе, а?
Конечно.
Дома я забрала себе один из его галстуков.
Когда через неделю Томас заболел, я не удивилась. Он опять нуждался во мне.
Каждую осень у тебя грипп, сказала я.
Я записывала температуру, утром и вечером. Он любил когда я о нем беспокоилась. Я часто сидела у его постели, держала его за руку и вытирала пот со лба.
Как приятно, говорил он. Лоб пылал от жара.
Однажды я спросила: Откуда ты знаешь Херба?
Томас не смог припомнить никакого Херба.
Он сам за тобой увязался, сказала я.
Увязаться может собака или кошка, но не человек, неловко пошутил он.
Вообще-то, сказала я, я тоже ничего такого не слыхала.
Странная история — чем дольше я о ней размышляю. Кошачья мумия до сих пор зарыта возле террасы. Наша собака часами лежит рядом с тем местом. Иногда скулит.
А я пугаюсь, замечая, что кот не сводит с меня глаз, точно синицу караулит.
Мне приходят на ум слова Херба: Не используя то, что в них заложено, женщины превращаются в птиц, которые ищут спасения в бегстве.
Из истории одного семейства
Перевод И. Кивель
Когда Ирена ждала первого ребенка, ее муж, храбрый Хайнц Келлер, залег в окопах под Сталинградом.
Родился сын.
Хайнц Келлер женился в двадцать восемь, Ирене тогда было двадцать пять.
Он пережил Сталинград.
Через восемь лет после войны новое государство определило его на должность прокурора.
Ему повезло: он вернулся.
В 1950-м появился второй ребенок, девочка.
Так началось время совместной, спокойной жизни с детьми.
Потом сын стал изучать право.
Дочь вышла замуж.
Сын выдержал государственные экзамены.
Дочка родила.
Сын женился.
Совместная жизнь с детьми стала невозможной. Поэтому Хайнц и Ирена решили переехать в трехкомнатную квартиру в новом районе.
Как раз тогда невестка обшила столовую тиковым деревом.
Сын поступил на службу.
Пошел по стопам отца.
Отец жил как полагается и сумел неплохо заработать. Теперь Ирена обставляла квартиру в новом доме-башне. Она тоже обшила ее тиковым деревом. Зато спальный гарнитур намного роскошнее, чем у невестки.
Хайнц в свое время получил образование в классической гимназии.
Теперь сын подарил им внука.
Внук станет достойным продолжателем рода Келлер. Род не вымрет.
Вот уже скоро пять лет, как Хайнц и Ирена переселились в новый район.
Сыну исполнилось двадцать девять.
Дочери — двадцать.
Ирена сетует: «Она слишком рано вышла замуж».
Ирена любит своих детей не меньше, чем безделушки, выставленные в горке.
Время детей миновало.
Ирена всегда была образцовой женой.
Супруги занимают трехкомнатную квартиру на восьмом этаже — с ванной, кухней и лоджией.
Раз в неделю Ирена отправляется в город за покупками. Кроме всего прочего, она покупает кукол.
Кукол?
Соседки уважают Ирену.
В жизни Хайнца после войны не произошло ничего непредвиденного.
Сталинград вспоминается редко.
Только летом, когда приходится ходить с голыми ногами, на них видны рубцы — следы голодных отеков.
Другие вообще лишились ног.
Это радует Келлера.
Жителей нового микрорайона легко пересчитать по количеству окон.
По именным табличкам на дверях.
Шесть квартир на каждом этаже.
Четырнадцать этажей.
Плоская крыша.
Можно посчитать и по большим балконам-лоджиям.
Ирена проводит время с куклами, ведь детей уже нет рядом.
Она приговаривает:
Я и ты. Ты и я.
Дружная семья…
Восемьдесят четыре семьи в одном доме.
Десять строений, расположенных на берегу искусственного озера. Купаться запрещается.
Восемьсот сорок семей.
Тридцать лет тому назад Ирена знала такие ночи, когда беспрепятственно вывозили куда-то людей, живших по соседству. При этом она ни о чем дурном не задумывалась.
Хайнц тогда был далеко.
Он говорит: «Мера всех вещей — человек».
Ирена не приемлет жестокости.
Она ведь только калечит кукол да еще организует вокруг себя соседок. Иначе ей стало бы скучно.
Ведь она и теперь ни о чем дурном не задумывается, отрывая куклам руки-ноги…