Ночь богонгов и двадцать три пули
Шрифт:
Прибыли чилийские спасатели. Потом подтянулись и представители различных международных благотворительных организаций, стали делать всякие заманчивые предложения, связанные с переездом в другие, более спокойные и безопасные страны. О немецких корнях пострадавших никто, естественно, и не вспоминал. По крайне мере, официально.
— Пора заканчивать с «южно-американским периодом», — решил Рауль Родригес (Отто Мюллер), отец Хосе. — Беспокойно здесь. Никакой определённости и стабильности. То революции гремят, то землетрясения…. Предлагают перебраться в тишайшую Австралию?
И они попробовали. Перебрались в Австралию и купили ферму — «Форт Томпсон». Естественно, вместе с энным количеством тысяч гектаров плодородной австралийской земли.
Купили, построили крепкий жилой посёлок, который — чуть позже — огородили высоченным забором с колючей проволокой. Ею же обнесли и всё землевладение в целом.
Впрочем, в проволочном заграждении имелась узкая прореха, возле которой Аль и оставила лошадку. Лошадку оставила, а сама отправилась на свиданье с Хосе. То есть, с Томасом…
Кто такая — Аль? Откуда она взялась?
Это отдельная история.
Когда Хосе вошёл в беспокойный юношеский возраст, то, как и полагается, начал засматриваться на поселковых девчонок.
Рауль Родригес это заметил и, залучив отпрыска на приватный серьёзный разговор, объяснил:
— Эти девицы, сынок, являются твоими дальними родственницами. Так что, извини, но ничего не получится. Нельзя. Природные ограничения…
— Что же мне теперь делать? — не на шутку огорчился Хосе. — Как быть? Ухаживать за посторонними особами женского пола? Где же их взять? Я за пределы Круппендорфа редко выхожу. «Чистота крови», опять же…. Значит, я никогда не женюсь?
— Женишься, не переживай, — успокоил отец. — Мы же сохранили прочные связи со многими немецкими фашистскими поселениями. И с чилийскими, и с парагвайскими, и с аргентинскими. Потом слетаешь в Южную Америку. Я тебе дам адреса, напишу сопроводительные письма. Подберёшь себе подходящую и достойную невесту. Привезёшь её сюда. Сыграем, как и полагается, весёлую баварскую свадебку…
— Слетаю в Южную Америку, когда мне исполнится восемнадцать лет?
— Нет, конечно же. По классическим немецким канонам, принятым в нашем Круппендорфе, девица может выходить замуж, начиная с шестнадцати лет. А мужчина — жениться, только по достижению двадцати одного года. Старинная и мудрая традиция. Не нами заведена, не нам и отменять.
— Получается, что мне надо ждать аж до середины 2013-го года?
— Это точно, математик. Считать умеешь. Ничего, подождёшь. Не ты первый, не ты последний…
В 2010-ом году Хосе-Томасу исполнилось восемнадцать лет, и эта данность в корне изменила его размеренную и спокойную жизнь.
Теперь Хосе мог подписывать финансовые и складские документы. Поэтому его частенько отправляли в Бёрнс — сдавать оптовикам собранный урожай, составлять накладные, выписывать счета, производить сверки по бухгалтерским взаиморасчётам.
В Бёрнсе Хосе однажды и встретился с Аль. Встретился, познакомился и влюбился — без памяти. А она, как водится, влюбилась в него. Бывает…
На самом деле девушку звали — «Алина Сергеевна Наумова». Она ещё в юном возрасте переехала (вместе со всей семьёй), в жаркую Австралию из далёкой и снежной России. Из города Санкт-Петербурга. «Аль» — это австралийский аналог её первоначального имени.
Молодые люди были абсолютно разные. Хосе — высокий, широкоплечий, белокурый, спокойный, рассудительный, педантичный, медлительный, любящий — во всём — чёткий порядок. Алина — низенькая, худенькая, рыжеволосая, веснушчатая, стремительная, мечтательная, безалаберная, взбалмошная, непостоянная…
Говорят, что противоположности всегда притягиваются. Ну, не знаю. Не стал бы утверждать так однозначно…. Нет, конечно, они притягиваются. Отрицать не буду. Но, только, надолго ли? Вот, в чём вопрос.
Тем не менее, случилась-приключилась любовь-морковь.
Вскоре непосредственная и нетерпеливая Аль поставила вопрос ребром, мол: — «А когда, Родригес, состоится наша свадьба?».
Хосе помялся-помялся, да и рассказал любимой девушке всё. Мол, никакой он и не «Хосе», а, наоборот, «Томас». Ну, и всё остальное.
Откровенное повествование было завершено следующей фразой:
— Ничего у нас, милая, со свадьбой не получится. В Круппендорф не принимают посторонних. Ты, тем более, русская по рождению. Скандал разгорится — до самых небес…. А зачем твоим уважаемым родителям нужен я? То бишь, неотёсанный фермер из закрытого католического поселения? Да ещё и с могучими немецкими корнями?
— Подумаешь, привереды, — тут же обидчиво надулась гордая Алина, а подумав секунд десять-пятнадцать, объявила: — Ничего страшного. Мы, просто-напросто, сбежим. Сбежим, а потом поженимся. Делов-то.
— Как сбежим-то? Куда? И на что потом будем жить?
— На моё наследство, оставленное покойным дедулей. Старикан был щедрым человеком. Я, видишь ли, являюсь богатой невестой…. Только придётся немного подождать. Вот, исполнится мне восемнадцать лет, тогда. И наследством смогу распоряжаться по собственному усмотрению, никого не спрашивая. И замуж выходить…. Дождёмся декабря. Полюбуемся — в последний раз — на Ночь богонгов. А потом рванём в Мельбурн, где и зарегистрируем супружество.
— Отец мне этого никогда не простит, — загрустил Хосе. — Обязательно, рано или поздно, найдёт. То бишь, найдёт и, не ведая жалости, пристрелит. Из серии: — «Подлые предатели интересов нации подлежат смертной казни. Собаке — собачья смерть…».
— Тогда мы перестрахуемся. Сперва выправим новые документы, естественно, на другие имена-фамилии, и только после этого поженимся.
— Как это — выправим новые документы?
— Так это, — дурашливо хмыкнула смешливая Аль. — Ты, часом, не забыл, что я родом из России? Так вот, в Мельбурне проживает много дедушкиных друзей-соотечественников. Русские же, как всем известно, ребята…э-э-э, ушлые, наглые и шустрые. Любые документы сварганят. За приличное денежное вознагражденье, понятное дело.