Ночь черных звезд
Шрифт:
— Расскажи, — попросил Ит.
— Понимаешь, вы шли к вершине. Поднимались в гору по опасному ледяному склону. И в мыслях у вас была лишь вершина, и видели вы только вершину, и ничего другого. А сейчас вы стоите на ней… выше — только небо. И вы посмотрели вниз, понимаешь?
— Не очень, — признался Ит.
— Чем выше поднимаешься, тем труднее смотреть вниз. Картинка смазывается. Предметы становятся мелкими, едва различимыми, и ты с трудом понимаешь, что видишь. Именно это и произошло с вами троими. На вершине все было ясно. Но сейчас настало время посмотреть
На соседней кровати завозился Скрипач. Не найдя Ита рядом, рыжий кое-как встал и, волоча за собой одеяло, как сомнамбула, побрел к кровати Фэба. Не говоря ни слова, он забрался на кровать, попутно отдавив Иту лодыжку, а Фэбу наступив на руку, и улегся у стенки. Кажется, он так до конца и не проснулся.
— Замечательно, — констатировал Фэб. — И как мне спать?
— Не знаю, — признался Ит. — Может, я уйду?
Фэб тихо засмеялся.
— Не морочь голову, — приказал он. — Смешные вы все-таки… оба.
— Так что нам делать с этой горой? И что ты сказал про вершину?
Фэб задумался. Лег поудобнее, набросил на Скрипача одеяло. Положил под голову свободную руку и снова посмотрел на плывущие в «окне в космос» цветовые полосы.
— Понимаешь, сейчас вам в любом случае предстоит смириться с тем, что вершины… больше не будет. Будет жизнь, не простая, не легкая, скорее всего — интересная, но путь к вершине для вас, на мой взгляд, окончен. Или почти окончен, — Фэб смолк.
Ит тоже молчал, он не знал, что можно на это ответить. Возможно, рауф и в самом деле прав. Когда они вели станцию к Орину, все и впрямь было ясно. И просто. Была задача, которую они выполняли, была цель. Маска атаки, Ключ, борьба с дьяволом, неимоверное напряжение, отнимающее силы и уверенность в собственной правоте и (Ит удивился этой мысли) в собственной непогрешимости. Сейчас…
— Фэб, но ты хоть подскажешь, что делать? — спросил он неуверенно.
— Если сумею, — рауф еле слышно вздохнул. — И помогу, тоже если сумею.
— Спасибо, — прошептал Ит. Фэб улыбнулся. Ит не увидел эту улыбку, но почувствовал ее — тем, чем сейчас постепенно становилось его существо.
— Я хотел спросить… — неуверенно начал он. — Ты пахнешь… иначе. Дома ты… запах был другим. Почти таким же, но отличался. Почему?
— Блок, — просто ответил Фэб. — Скажи, что ты сейчас чувствуешь?
— Покой, — тут же ответил Ит. — И еще мне очень хорошо. Мне нравится вот так лежать и разговаривать.
— Правильно, — рауф кивнул. — Так и должно быть. Именно это вы и должны чувствовать. Оба.
Ит призадумался. Втянул носом воздух (Фэб усмехнулся). Хмыкнул.
— Море, — сказал Ит. — Море, цветы, мед… что-то еще… вроде бы все то же самое… но чего-то не хватает… не понимаю, чего именно. Если ты так сказал, значит, так и будет. Фэб, я не спорю, я… просто говорю то, что заметил.
— Ну и славно, — подытожил тот. — Заметил, и молодец. Все, спать. Ит, бери пример с рыжего. Он понимает больше нас — занял на кровати самое удобное место и уже десятый сон видит, пока мы тут рассуждаем.
Утро началось с того, что в ним в каюту пришел Ри, проснувшийся
Лучше всех выспался, разумеется, Скрипач — правда, он с трудом вспомнил, как оказался на этой кровати вместо той, на которую лег изначально. Пока Ит и Фэб со смехом рассказывали ему о ночных похождениях, Скрипач недоверчиво хмурился и лишь потом сообразил, что все на самом деле так и было.
— А виноваты вы, моральные уроды, — ворчал он. — Бросили одного на произвол судьбы, а теперь еще дурацкие вещи всякие говорите. Еще бы я не пошел!.. Любой бы пошел, будь он на моем месте.
— Почему? — удивленно спросил Ри.
— Потому что лежишь один, как дурак, и рядом никого нет. Никто не дышит, слишком тихо, понимаешь? — Скрипач поглядел на Ри с легким негодованием. — Нет, не понимаешь. Куда тебе…
Пилот промолчал. О том, что он сам каждый вечер перед сном разговаривает с хрустальным флакончиком, рассказывать остальным категорически не хотелось. Это было… слишком личное, наверное. Если он до сих пор с трудом понимает их троих, то риск того, что сам окажется непонятым, возрастает стократно.
С флакончиком он теперь не расставался. Искин по его просьбе сделал рубашку с застегивающимся карманом на груди, и пилот носил флакончик в нем. А вечером, в своей каюте, вытаскивал флакончик, клал на ладонь и говорил — порой не отдавая себе отчета в том, что именно.
«Интересно, — думал Ри. — Слышит ли она меня? Понимает ли? Может быть, хотя бы ощущает присутствие?»
Он не рисковал обратиться с такими вопросами к тем, кто, вероятно, мог бы ответить — ни к Даше, ни к Фэбу. Возможно, они что-то знали; что-то, что принесло бы пилоту облегчение… но Ри предпочитал отмалчиваться. Лежа в темноте, он гладил флакончик пальцем и просил прощения — за все.
— Девочка, прости меня, — шептал он. — Если бы мы не пришли туда, ты была бы жива. Это ведь мы виноваты… я виноват в том, что привел станцию, Скрипач — в том, что убил тебя, сам не понимая, что делает… если ты слышишь, прости, ладно? Милая, я постараюсь все исправить… я все исправлю, и мы будем вместе. Помнишь, как мы стояли у крыльца, и я держал тебя за руку, а ты боялась, но все-таки не отняла руки?.. Было холодно, ты дрожала, и мне так хотелось прижать тебе к себе, чтобы согреть… бедная моя одинокая маленькая девочка…
Иногда он начинал злиться на Скрипача, но тут же себя одергивал — не прав, нельзя так. Да, Скрипач действительно убил ее, но не сделай он этого, они не достигли бы цели. Порой он злился на себя за глупость и недалекость — неужели не было иного выхода? Может быть, это он сам виноват, что все получилось… вот так?
Флакончик молчал. Согретый теплой рукой пилота, он спокойно лежал на ладони и ничего не мог ответить. Едва заметно мерцала на его крышке крошечная серебряная искра, безгласный свидетель раскаяния Ри.