Ночь длинных ножей. Борьба за власть партийных элит Третьего рейха. 1932–1934
Шрифт:
«Я заявил начальнику штаба, что те, кто думает, что СА должны быть распущены, глубоко ошибаются; что сам я не мог предотвратить распространение этих слухов, но что любая попытка создать в Германии беспорядки вызовет немедленные ответные меры с моей стороны, а тот, кто захочет свергнуть существующий режим, станет моим личным врагом».
Гитлер, должно быть, объяснил Рему, какие опасности угрожают Третьему рейху, партии и ему лично. Жестокость штурмовиков только компрометирует партию и ослабляет ее.
«Я также горько сетовал на то, что он допускает превышение власти, и потребовал от Рема наказать тех, кто несет ответственность за эти эксцессы, чтобы честь миллионов мужественных членов партии не пострадала от действий меньшинства».
Но дело было не в чести, а в осторожности. Рем отрицал все направленные против него обвинения, заявляя, что он уже провел следствие и наказал виновных и что он «сделает все возможное, чтобы восстановить порядок». В свою очередь, он обвинял старых борцов
Однако в своей речи 13 июля, в которой он пытался оправдать репрессии, охватившие всю Германию, Гитлер не упомянул о главном. Во вторник 5 июня СД и гестапо получили сообщение о том, что Гитлер и Рем достигли соглашения по нескольким пунктам. Правда, это соглашение не затрагивало глубинных корней их разногласий, однако всем стало ясно, что они заключили перемирие. Гейдрих и Гиммлер, а потом и фон Рейхенау изучали условия этого соглашения. Центральные управления гестапо и рейхсвера поддерживали между собой постоянную связь. Казалось, все ясно: как и было решено 20 апреля, штурмовиков отправят в июле в месячный отпуск. Рем уже дал понять, что он и сам собирался взять в июле давно заслуженный отпуск, и, смеясь, заявил, что отправится в Бад-Висзее лечить свой ревматизм и старые раны. Лидерам СА, которые с нетерпением ждали его возвращения, он сказал только, что Гитлер хотел разрешить все недоразумения между ними и что он перед началом отпуска соберет в Бад-Висзее весь Генеральный штаб СА, чтобы завершить дискуссию о будущем нацистского движения. Больше о разговоре с Гитлером Рем не сказал ничего; он перевел разговор на Висзее, который хорошо знал, на озеро и его термальные воды. Он уже передал свои полномочия фон Крауссеру, своему адъютанту в Генеральном штабе СА. О его решении и его словах в гестапо узнали в среду 6 июня. Агенты Гейдриха в СА донесли: лидеры штурмовиков согласились со всеми планами Рема. Несколько человек, правда, с тревогой поинтересовались, не спровоцирует ли их вынужденный отпуск путч против Гитлера со стороны «реакции», но большинство радовалось: отпуск – это одна из тех привилегий, которые дает власть.
Карл Эрнст, бывший швейцар, возглавляющий берлинские СА, очень обрадовался известию об отпуске и пустился в разглагольствования о солнце, островах в океане, словно довольный нувориш. Он намеревался отправиться в свадебное путешествие; он только что женился, и Гитлер был свидетелем на его свадьбе. Эрнст собирался на Канарские острова и Мадейру. Он заказал билеты на пароход, отплывающий из Бремена в конце месяца. Группенфюрер Георг фон Деттен, руководитель политического отдела СА, планировал уехать в Бад-Вильдунген, маленький уютный курортный городок на Вильде, притоке Эдера. Здесь, в 150 километрах от Кельна, он займется лечением ревматизма. Другие собирались за границу; некоторые снимали дома и комнаты для своих семей. Получив эти известия, на Принц-Альбрехт-штрассе всполошились – если эти люди уедут, их невозможно будет обвинить в подготовке путча. Ловушка, тщательно подготовленная Гейдрихом, Гиммлером и Герингом и одобренная Рейхенау, не сработает, если штурмовикам дадут в июле возможность разъехаться по разным местам. Чтобы уничтожить СА, надо будет нанести удар до конца июня, а до наступления субботы 30 июня надо будет убедить Гитлера в необходимости такого удара.
Гейдрих и Гиммлер изучили все возможные варианты действий. Вечером в четверг 7 июня в штаб-квартиру гестапо был доставлен бюллетень Генерального штаба СА. Его должны были опубликовать через день или два (и в самом деле, он был напечатан в «Национал цайтунг» 10 июня). Первым его прочитал Гейдрих и тут же, словно гончая, почуявшая след, увидел, как можно будет использовать содержавшиеся в нем неосторожные заявления Рема, полные спеси и высокомерия.
«Я надеюсь, – писал Рем, – что 1 августа хорошо отдохнувшие штурмовики со свежими силами примутся за выполнение славной задачи, поставленной перед ними народом и Отечеством. Если враги штурмовиков считают, что они не вернутся из отпусков или вернутся не в полном составе, то пусть они тешатся этими иллюзиями столько, сколько им захочется. Придет день, и эти люди получат достойный ответ в той форме, в какой это будет нужно. Штурмовые отряды есть и будут судьбой Германии». Последняя фраза звучала как пощечина. Гитлеру не удалось переубедить Рема. Начальник штаба, боевой офицер, привыкший выражаться грубо и прямо, согласился лишь на перемирие. Он не собирается отказываться ни от одного из своих честолюбивых планов.
Вечером 7 июня черные машины гестапо остановились у входа в резиденцию Геринга. Одетый в белое, с кольцами, сверкающими на пальцах, широко расставив ноги, министр Геринг принял двух человек – Гиммлера, с невыразительным постным лицом, столь обычным среди фанатиков, и Гейдриха, тонкого и холодного. Они привезли с собой бюллетень Рема. Он слишком рано выдал свои намерения, этот болтливый авантюрист, торопливый и безрассудно храбрый солдат удачи.
Гитлер, погруженный в молчание, которое тревожило всех, ничего не сказал по поводу бюллетеня. Гиммлер, Гейдрих и Геринг продолжали собирать доказательства своей версии событий: закупки оружия, проблемы в Пруссии, спровоцированные СА, связи с Францией, со Шлейхером и Бредовом. Гиммлер вспомнил и о Грегоре Штрассере – он тоже был замешан в заговоре. Вернер фон Альвенслебен, президент «Херренклуба», в котором немаловажную роль играл Папен, поддерживает связь со всеми заговорщиками. Все было готово. Эрнст в Берлине, Хайнес в Силезии, Хайн в Саксонии, Хейдебрек в Померании – все эти генерал-лейтенанты СА намереваются свергнуть Гитлера. Полковник Юлиус Ул должен был убить фюрера.
Гитлер читал доклады, слушал рассуждения Гиммлера и Гейдриха, но никак не мог прийти к окончательному решению. Гейдрих, Гиммлер и Геринг были готовы расправиться с предателями, но канцлер Гитлер молчал.
Руководители Бендлерштрассе тоже были в тревоге. Они не могли понять, какую позицию займет Гитлер. Будет ли он выполнять условия Дойчландского пакта? Бломберг, Фрич и Рейхенау совещались между собой. Посланники относили письма в гестапо, а Рейхенау, генерал рейхсвера, не счел за унижение встретиться с Лутце и Гиммлером, а потом снова с Гиммлером на Принц-Альбрехт-штрассе. Автомобили гестапо часто видели стоящими рядом с машинами армейских генералов или генштабистов. В ночь на субботу 9 июня и в течение этого дня появился новый элемент – в здании на Бендлерштрассе неожиданно объявили боевую тревогу; на крыше министерства появились патрули, а вся улица и соседние набережные были забиты грузовиками с войсками. Приезжали машины и из гестапо. На следующий день газеты не поместили никакого сообщения об этом, но все считали, что дело приняло серьезный оборот. Армия опасалась внезапной атаки СА. В течение дня было несколько стычек между армейскими офицерами и штурмовиками. Офицеры и генералы ощущали растерянность – была затронута честь всей касты, ибо полиция установила, что фрейлейн фон Нацмер и фон Йена, а также фрау фон Фалкенхаун, родственницы известных генералов, оказались замешаны в деле о польском шпионаже. Сосновский, элегантный поляк, служивший когда-то офицером в немецкой армии, с помощью этих молодых дам, сотрудниц военного министерства, сумел ознакомиться с рядом секретных документов. Капитан рейхсвера, в чьем ведении они находились, покончил жизнь самоубийством, хотя не был ни в чем виноват, – у офицеров рейхсвера очень высоко развито чувство чести. СА могли использовать этот инцидент для дискредитации рейхсвера, для подстрекательства к бунту, что заставит Гитлера совершить непредсказуемые поступки.
Однако утром 9 июня оцепление солдат с Бендлер-штрассе было убрано; нападения СА на армию не произошло. Но генералы Бломберг и Рейхенау хорошо запомнили эту ночь.
ГЛАВА 2
Суббота 30 июня 1934 года
Бад-Годесберг, отель «Дреесен»
1.15
К крыльцу отеля «Дреесен» подъезжают машины. Гитлер, Геббельс садятся на заднее сиденье первого «мерседеса», а Брюкнер устраивается рядом с водителем. Как только захлопываются двери, машина канцлера трогается с места. Обергруппенфюрер СА Виктор Лутце, Отто Дитрих, руководитель пресс-службы Гитлера и другие нацистские лидеры уезжают один за другим. Все они направляются в боннский аэропорт Хангелар. Сначала дорога петляет среди виноградников, но потом идет по прямой, которая пересекает плоскую пойму реки. Тяжелые машины быстро несутся по ней, минуя виллы Бад-Годесберга, расположенные у подножия пологого склона Хохкрейца, и разбрызгивая воду из луж, которые остались после ливня, прошедшего несколько часов назад, когда еще ничего не было решено, когда Гитлер еще не предоставил свободы действий Гиммлеру, Гейдриху и Герингу.
В это время, пока Гитлер едет в Бонн, гестапо уже информировало Геринга о решении Гитлера. В своем дворце, окруженном с 29 июня полицейскими кордонами и оборудованном пулеметными гнездами, Герман Геринг чувствует себя хорошо защищенным. В одной из слабо освещенных комнат дворца спит советник Артур Небе, высокопоставленный чиновник криминальной полиции. С двух часов дня он отвечает за личную безопасность Геринга. Днем он тенью ходил за Герингом и его женой Эммой, которой вздумалось отправиться за покупками в один из крупных магазинов на Лейпцигерштрассе. Странное задание для Небе! Раньше руководитель полиции никогда не занимался слежкой за кем-нибудь и не выполнял роли телохранителя, но в новом рейхе все по-другому. Теперь Небе старается урвать хотя бы несколько часов сна, слыша сквозь дрему почти непрерывные звонки телефона министра, торопливые шаги посланцев и приказы, раздающиеся в большом зале роскошного дворца Германа Геринга.
Воскресенье 10 июня – суббота 16 июня
Геринг попытался сделать тяжелый, помпезный Каринхол по-настоящему величественным. Он страдал мегаломанией, которая отмечала все, к чему он прикасался. В воскресенье 10 июня Небе было поручено охранять Каринхол во время приема по случаю новоселья. Геринг пригласил не менее сорока гостей, дипломатов и высокопоставленных чиновников режима во дворец в стиле барокко, набитый произведениями старых мастеров, шкурами животных, портретами Фридриха Великого и Наполеона.