Ночь дракона
Шрифт:
Я мрачно усмехнулась.
— Поэтому ты сидишь в контейнере, в цепях, на полпути неизвестно куда и кто знает зачем.
— Я знаю, что меня ждет, — возразил он. Низкий бархатный голос был совершенно невозмутим. — Рабом я не стану. Меня схватили не для этого. Из плена мне есть только один выход.
— Смерть, — прошептала я, игнорируя боль в груди. Мне сразу же захотелось увидеть его лицо, каким бы отвратительно чуждым оно ни было, чтобы выяснить: испугался ли он хоть немного мысли о смерти? Что-то не похоже, и я удержалась, сжав
— Ты знаешь, что тебя убьют.
— В конечном счете, да, — ответил он без тени страха и сожаления. — Думаю, моя смерть послужит высшим целям.
Я покачала головой, не зная, видит он меня или нет. Почему-то, несмотря на все, что я чувствовала к ему подобным, его смирение меня задело. Более того — взбесило.
— Ты просто сдался. Не пытайся представить это как дело чести.
— Иногда, Ниша Бессердечная, лучше славно умереть, чем вот так жить. Для меня, по крайней мере. Я с готовностью иду на гибель.
— Ну, тогда, наверное, ты или очень благороден или очень глуп, — отрезала я, напомнив себе, что это не мое дело. Его судьба — примет он ее с распростертыми объятиями или нет — уж точно не моя забота. Я развернулась и подобрала пустую банку из-под сои, еле двигаясь от злости. — Хватит с меня заумных разговоров на сегодня, — сказала я, страстно желая провести остаток ожидания в одиночестве кабины. — Отдохни немного. Скоро поедешь дальше.
Я спрыгнула с кузова и захлопнула дверь, закрыв контейнер внутри.
В кабине я заснула.
Как всегда, меня разбудил сон. Не тот ужасный кошмар о смерти родителей. Этот сон стал мне сниться вскоре после их гибели и приходил ко мне чаще, чем хотелось бы. В этот раз все было ярче — таким реальным, как будто наяву.
Солнечное небо. Сверкающая лазурь океана. И я парю над волнами, плавно скользя по воздушным потокам в бесконечные просторы.
Я резко очнулась, задыхаясь и дрожа.
Обычная реакция. Сама мысль о полете внушала мне ужас. И ревущие старые железяки, и редкостные Чуждые, не нуждающиеся ни в каких человеческих приспособлениях, чтобы подняться в небо, казались мне противоестественными. Я никогда не буду летать, даже и не подумаю об этом.
Отчаявшись унять разбушевавшиеся эмоции, я подняла водительское кресло и нащупала наручные часы, прицепленные к рулю. Механизм, такой древний, что показывал одно лишь время, все еще действовал в посттехнологическом веке. Я посмотрела на затянутые в перчатки руки улыбающегося черно-белого мышонка.
— Черт, я проспала больше двух часов.
В грузовике было тихо. Равно как и никакого шевеления на всем складе и никаких признаков клиентов, приехавших забрать мой груз.
— Когда уже мне заплатят и я свалю отсюда? — проворчала я, вылезая из грузовика, чтобы проверить кузов.
Открыв дверь, я услышала сухой надсадный кашель.
— Ты чего? — спросила я, забираясь внутрь и осторожно подступая к контейнеру. Вместо ответа последовал
— Тебе что, плохо?
Я осознала, что даже имени его не знаю — зачем оно мне нужно? Так же как без надобности мне было бежать за флягой с водой, когда я услышала рвотные позывы, но именно это я и сделала. Я убедила себя, что все лишь затем, чтобы Мистер Благородство-и-Высшая-Цель дожил до того момента, как мой клиент сам убьет его, если Чуждый и правда так стремится к этому.
Вернувшись, я запрыгнула в кузов. Чуждый тяжело дышал, всасывая воздух. В каждом вздохе слышался предсмертный хрип. Держа в руке флягу, я поспешила к ящику и дернула за свободный угол покрытия.
— У меня есть вода. Тебе нужно по…
Дар речи пропал, как только я подняла кусок пластикового брезента. Сквозь узкую щель между сбитыми деревянными досками на меня уставились глаза цвета жидкого золота. От пронзительного напряженного взгляда меня тотчас бросило в жар, но золотые глаза тут же закрылись и исчезли в сумраке ящика, а пленник захрипел еще сильнее.
— Не подходи, — просипел он из темной глубины. Судя по сухому и скрипучему голосу, в горле у него совсем пересохло. — Оставь меня. Это пройдет.
Я тихо выругалась, понимая, что ему гораздо хуже, чем он хочет мне показать, и обошла контейнер, снимая брезент. Несколько щелей между досками были такими узкими, что даже мизинец не проскользнет. Флягу не просунуть, не открыв ящик, а это исключено.
— Держись, — сказала я, — у меня идея.
Закрепив ремень фляги на плече, я подтянулась и взобралась на контейнер. Затем вытащила пробку. Внизу через просветы между досками за каждым моим движением следили горящие глаза цвета цитрина. У меня дрожал каждый нерв, предупреждая о том, что внизу притаилось нечто могущественное и чуждое.
— Подойди ближе и открой рот, — скорее приказала, чем попросила я. — Хватит уже благородничать, пей давай.
— Ниша, — едва слышно раздалось из тени. — Ты знаешь правила.
Я сглотнула, четко вспомнив инструкции, прилагающиеся к контейнеру. Инструкции, которых, как подсказывали и логика, и опыт, нужно придерживаться. Но когда он снова кашлянул — глубокий, надсадный выдох из легких — и то, и другое отступило перед тревогой.
Я наклонилась и прижала горлышко фляги к самой большой щели.
— Пей.
Думала, он снова откажется, но, услышав шорох, поняла, что он карабкается в нужном направлении. Наши глаза встретились. Я почувствовала теплое дыхание, сквозь щель коснувшееся моей руки. Губы раскрылись, ожидая, когда я волью них воду, блеснули белые зубы.
Для начала я влила тонкую струйку, чтобы он не захлебнулся. Он сомкнул губы с глухим рыком, от которого завибрировал весь контейнер вместе со мной. Потом рычание стало громче. Контейнер задрожал и заходил ходуном.
Я спрыгнула — как раз вовремя: все вокруг взорвалось, и доски ящика разлетелись в щепки.