Ночь, когда Серебряная Река стала Красной
Шрифт:
"Но это ведь не так уж и важно, ни здесь, ни там, не так ли?" Хорсекок отмахнулся от него. "Я думаю, что в целом по этому вопросу мы с тобой сходимся во мнениях, Уолтер. Не так ли? Что делает мужчину настоящим мужчиной и все такое? Да, я думаю, что да. Я рад, что так. Я рад, что мы понимаем друг друга".
Он пододвинул свой стул чуть ближе, и Уолтер напрягся, словно желая отодвинуть свой еще в два раза дальше.
"Итак, что если, предположим, незнакомец предложит выбор? Что если он скажет, что жена останется одна, если муж возьмет на себя некоторые из этих... унижений... вместо нее? Некоторые
Ужас, появившийся на лице Уолтера, был приятным зрелищем, как и захлебывающиеся звуки отрицания, которые Мэгги удалось выдавить через кляп.
Хорсекок усмехнулся, снова опустив руку на колени, чтобы еще раз хорошенько ее поправить. Брюки стали немного тесноваты. Не мешало бы расстегнуть их, чтобы его тезка освободился, встал во весь рост и поднялся в воздух. Не мешало бы сделать несколько сильных ударов, чтобы, так сказать, подкачать насос.
"Думаешь, такая перспектива может изменить расчеты, Уолтер?" - спросил он. "Как это повлияет на восприятие настоящего мужчины? Кажется, вопрос с подвохом, не так ли? Настоящая философская дилемма, могли бы сказать профессора в высоких шляпах".
"...Почему ты это делаешь, почему ты должен это делать... ?" Уолтер умолял, и был ли хоть один момент в его жизни до сих пор, когда он выглядел настолько жалким?
Хорсекок сомневался в этом. Они были на краю пропасти. Стояли на самом краю пропасти и балансировали на ней, как бутены на краю осыпающегося каньона.
"Интересно поразмыслить, правда", - сказал он непринужденно, почти праздно, расстегивая ремень. "Так можно многое узнать о человеке".
Верхняя пуговица.
"Тот, кого ты думал, что знаешь".
Вторая пуговица.
"Тот, кого ты, возможно, даже любил".
Третья.
"Узнай много нового о себе, это далеко".
Четвертая.
"В такой ситуации, при таких обстоятельствах, как бы поступил мужчина?".
Пятая и последняя пуговица.
Он удовлетворенно выдохнул, доставая орудие, благодаря которому он так давно получил свое прозвище - увидев, как его купают, его мачеха, наглая сука, пришедшая в их дом после того, как любимая мамаша Горация выпила полную бутылку настойки опиума; Господи помилуй, парень! сказала она, - ну и конский член у тебя! Иди сюда, и я покажу тебе, что с ним делать... только не говори папе.
Но ему, даже в его еще юном возрасте, не нужно было, чтобы она показывала ему, что с этим делать. Он уже знал. Уже знал с той ночи, когда плохие люди развлекались. С той ночи, когда его папаша оказался не более чем блефом и пустозвоном, несмотря на все свои громкие речи.
А что касается просьбы не говорить его отцу? Вряд ли это имело значение; шлюха сама пошла и сделала это. Пьяная и злая, бросается словами, как оружием. О, и тогда была драка, не так ли? Драка закончилась тем, что они оба погибли, а Гораций отправился в приют с кровью на руках.
Но прошли годы, ушли годы, и теперь он был здесь, где его встречали не с вожделением, а с ужасом.
"А ты, Уолтер?" - спросил он. "Что ты будешь делать?"
2 Легкие деньги
Некоторые другие, такие же больные ублюдки, как и они, просто должны были играть в свои игры.
Им нужно было развлекаться. Нужно было донести свою точку зрения или передать свое послание, каким бы оно ни было. Как будто насилие не могло быть просто быстрым средством достижения цели. Как будто деньги сами по себе не были достаточным мотивом или причиной.
Они были больными ублюдками, действительно больными ублюдками.
Важна была прибыль. Ценности. Предпочтительно негромоздкие и легко переносимые. Складная бумага или холодная твердая наличность в монетах. Драгоценные камни. Ювелирные изделия. Драгоценные металлы в любой форме - золотая пыль, самородки, серебряная посуда. Странный пистолет с перламутровой рукояткой здесь, странная эмалево-лаковая шкатулка для безделушек там.
А вот домашний скот, насколько знал Леонард Локе, не очень. Он занимался перегоном скота и лошадей, и, хотя при перепродаже можно было получить солидную прибыль, работа с животными была сплошным мучением.
Документы на землю представляли для него еще меньший интерес. Документ сам по себе может быть маленьким и легким... а земля - точно нет. Земля оставалась на месте. Земля привязывала человека. А на это ему было глубоко наплевать, спасибо.
Выкупы и прочие люди такого рода также доставляли ему слишком много хлопот. Так много возможностей для того, чтобы все пошло не так. Кормить их, перевозить, держать в укрытии, держать в кротости и покорности... ...вероятность того, что призовое вознаграждение может оказаться невостребованным и умереть до получения, и тогда все предыдущие усилия окажутся напрасными... ...капризы простой человеческой природы, как в тот раз, когда пленник и охранник влюбились и сбежали вместе; вот это был пиздец!
Нет, в любом случае, пусть лучше он получит старую добрую трепку. Пусть ограбит банк, поезд, дилижанс.
Или, в зависимости от обстоятельств, город для ограбления.
Городок, возможно, был не такой уж спелой сливой, как обещали вначале, и за это он бросил на Пита грязный взгляд, когда они выходили из дома доктора.
"Что?" хныкал Пит. "Я же говорил тебе, сколько лет я здесь не был; раньше это был настоящий бум-таун!"
"Скорее, от бума к краху", - сказала Дробь Сью. "Самый жалкий привоз, который я когда-либо видел".
Она шла длинным шагом, с сумкой, перекинутой через плечо, не занятое перевозкой ее любимого Джонни Грома. Двустволки легко покачивались на ее кожаном пальто, Джонни до сих пор был спокойным партнером в вечерних делах. Спокойным, но не праздным; кровь, волосы и кусочки мозга засоряли ореховое ложе. Сью была весьма искусна в нанесении ударов по виску или гортани мужчины. Она убивала их так же быстро, как выстрел картечью.
Не то чтобы она нанесла врачу такой удар. Нет, сэр, его конец наступил благодаря широкому ножу Отто, воткнутому между ребер под выверенным углом. В редких случаях, когда ему не удавалось пронзить сердце с первого удара, быстрый боковой удар обычно завершал дело.