Ночь молодого месяца (сборник)
Шрифт:
Он разом опустил голову и молча свернул в лес, ведя от опушки к базе. Виола, устыдившись, что необдуманно задела больное место шефа группы, нарочито весело спросила:
— Спиро, а Спиро, я умру от любопытства: зачем вы нас пригласили?
И взяла его под руку. Костанди сразу оттаял:
— А-а, тут намечается некий спектакль с неизвестной развязкой. По расчетам планетологов, утром должен ударить в полную силу гейзер. Он, видите ли, периодически оживляется на короткое время: когда мы впервые облетали Химеру, стоял столбом в четверть километра,
Под куполом базы — уменьшенной копии центральной — с наслаждением сбросили доспехи. Сидели тесно и уютно. Худенькая некрасивая Наиля, с широким лицом и прилизанными короткими волосами, мечтательно оперлась щекой на ладонь, приспособив для опоры локтя высокое мощное колено Рагнара. В присутствии друга Наиля всегда опасливо косилась на красавицу Виолу и старалась быть поласковей с обоими. Массивный Даниельсен сказал, далеко расставив рубчатые подошвы и смачно прихлебывая кофе из антикварной чашечки:
— В старину венгры говорили: хороший кофе должен быть черен, как дьявол, горяч, как адское пламя, и сладок, как поцелуй…
После чего поцеловал Наилю. Молодые ксенопсихологи засмеялись.
— Вот не уснешь сегодня после такой порции, и будет тебе дьявол, — проворчала Наиля.
Рагнар, будучи сторонником движения «естественников», никогда не спал электросном, а потому призадумался. Однако природная беспечность взяла верх, и он попросил вторую чашку. Спиридон, возбудясь и сверкая маслеными глазами, достал бутылку старого коньяка.
— Вот бесценный дар солнца, — начал он, приложившись губами к ветхой этикетке, — вряд ли известный нашим друзьям-химерам… Вообще, боюсь, что все они — жалкие прагматики, начисто лишенные всякого артистизма. Что им Гекуба?
— У них есть своя этика, — возразила Виола, — а значит, и нравственный мир, и какая-то духовная культура, несомненно включающая эстетическое чувство…
— Возможно, — торжественным голосом ответил Спиридон и протянул руку ладонью вверх, — возможно, но насколько эта культура чужда нам! Пускай даже мы когда-нибудь научимся говорить с ними на языке пифагоровых штанов и таблицы Менделеева, но и через тысячу лет не понадобятся им ни Шекспир, ни Фидий. — Ладонь Костанди повернулась вниз. — Нет! Ничто не роднит нас, ничто не станет общим, кроме холодной математики…
— Странно, что вы с такими мыслями стали заниматься Контактом, — отозвалась Виола, подобравшись для возможного боя. (Сюда бы язвительного Куницына!)
Но Спиридон, благодушно улыбаясь, разливал «бесценный дар солнца» в маленькие хрустальные рюмки-колокольчики и журчал при этом:
— Вот-вот, мне и самому странно, уважаемая Виола Вахтанговна… Наверное, просто люблю вращаться среди оптимистов. Как-то молодеешь в столь пылком обществе… Кстати, вы обратили внимание, что это ваш соотечественник — Варцихи?
Найдя неожиданно встала и ушла в гермотамбур, где и завозилась, одеваясь. Потом резко хлопнул наружный люк.
— Это с ней бывает, — сообщил Рагнар,
Виола гневно покосилась на него и тоже вышла; Костанди сообщил ей в спину, что долгое отсутствие девушек будет для него трагедией.
Огненным дождем пролился и погас молниеносный закат. В сиреневой полутьме за опушкой сидела на корточках фигура с блестящим пузырем на голове, а перед ней — как будто темный гребень волны накатывался на берег, вздуваясь и опадая… Виолу морозец тронул между лопатками, когда через наружный микрофон услышала голос Наили:
— Ну чего же ты молчишь? Я ведь знаю, какая ты умненькая, ты ведь все понимаешь и, конечно, сейчас меня слышишь. Правда? Так зачем ты всех нас мучаешь? За то, что Корин убил твоих братиков или сестричек? Но ведь это было случайно, он подумал, что вы напали, — может быть, вы умеете сразу отличать разумное существо, а мы вот не умеем… Ну хочешь, мы все попросим прощения? Кто у вас главный?
У химеры мерцал фасеточный глаз. Две волны ритмично пробегали по перепонкам от головы к хвосту, сообщая огромному телу выражение готовности взлететь. Услышав приближение Виолы, Найдя всхлипнула, медленно встала.
— Как они могут заниматься всякой чепухой, когда… когда…
— Если тяжело на душе, стараешься отвлечься — это же так просто! А Спиридон в конце концов отличный парень и первоклассный ученый, просто любит эффектные фразы. Пойдем, пойдем…
— Слушай, сестричка, а она так внимательно смотрела на меня и слушала, наверное, передаст теперь своим?
Обняв подругу за плечи, Виола повела ее к базе, но у опушки обе оглянулись.
Большой химеры, «собеседницы» Наили, не было на месте — она бесшумно сорвалась в черную метель.
Поутру Виола вскочила с постели, закричав от ужаса — таким оглушительным воем и надрывным свистом взорвался гейзер.
Расчеты не подвели: бросив на полнеба радугу, осыпая прозрачный купол водяной пылью, стоял над лесом чудовищный белый столб, и ветер косо относил от него полотнища пара, словно знамя от флагштока. Стая химер кружилась бешеной воронкой. Из кают, расположенных по кольцу, вылетали в салон заспанные «прямые» в майках и плавках. Только Спиридон явился, сияя белой рубашкой, синевой бритых щек и пробором, словно давно уже встал и готовился к торжеству. Вошел, изящным жестом поднес к глазам бинокль — и громко воскликнул что-то по-гречески.
Леса больше не было. «Полипы» увяли, мгновенно съежились под ливнем кипятка, свернули розовые слоновьи уши листьев, скатали, как шланги, стволы и лежали теперь массой дрожащих клубков по всему острову, внезапно открывшемуся от края до края. А потом, захрипев и захлебнувшись, осел кипящий столб, пропала радуга, и снова кудрявый кочан булькал, ворочался на вершине мокро блестящего холма.
Тогда с голубой омытой высоты, задрав перепонки-крылья, упала маленькая химера и взмыла, держа щупальцами под брюхом багровый клубок.