Ночь над прерией

Вельскопф-Генрих Лизелотта

Как только он оставил комнату, Тикок растерянно уставился на директрису.

— Он хочет упрекнуть меня ложной присягой! Боже, преступник! Мне никогда и в голову не приходило втягивать Гарольда Бута в это дело, в котором он ничуть не повинен. Джо Кинг не мог украсть в двенадцатом классе, в который не имел никакого доступа, он мог украсть только в седьмом классе, и тут он украл; находились же деньги до этого там, куда их должен был положить Гарольд Бут, — в учительском столе в седьмом классе!

Миссис Холленд сидела за своим письменным

столом совершенно прямо.

— Это скверное дело, мистер Тикок. Я благодарю вас, что вы явились по нашей просьбе.

Снаружи перед школой стоял у своего автомобиля Стоунхорн. Он разговаривал с собравшимися молодыми людьми о моторах, в которых, конечно, разбирался лучше, чем юноши, которые ничего лучшего, чем автомобили администрации и служащих, не видели и никогда не водили ничего, кроме какой-нибудь старомодной развалины. Его засыпали вопросами.

Тикок увидел их в окно.

— Миссис Холленд… Вы посмотрите только! Прирожденный главарь банды. Среди этих хулиганов он тотчас нашел единомышленников!

— Может быть, он помог бы нам привлечь юношей к чему-нибудь интересному. Алекс Гудман, например, светлая голова, ловкий и смелый. Ему нужны работа, спорт и награда! А так как ничего этого для него тут нет, он начал вместе с отцом выпивать. Жаль, жаль.

Тикок бросил на миссис Холленд взгляд, из которого следовало, что он не допускает возможности оздоровления их духовного состояния.

— Наверное, Джо Кинг, Алекс Гудман и их компания интересуются еще новейшими похождениями гангстеров и конструкциями пистолетов. Разве вы не знаете, где он находился? Меня поражает, что наши ответственные учреждения продолжают таких опасных молодчиков выпускать на свободу!

Пробормотав еще что-то себе под нос, Тикок попрощался. Покинув здание, он увидел своего коллегу Бэлла около этой группы.

Он «проверил» еще раз ширину своего воротничка, не дав Бэллу возможности его поприветствовать, отыскал машину своей коллеги, которая обычно брала его с собой при отъезде домой, если не ехал Бэлл.

Тикок провел вечер в дурном настроении. У него не было автомобиля, и жил он в небольшом домике вместе с Бэллом, который был вдовцом, сам Тикок влачил жалкое существование холостяка. Как только Бэлл явился домой, Тикок навалился на него:

— Теперь скажите вы мне, Бэлл… да, большое спасибо, большое спасибо, я пью только одну чашку и… нет, бутербродик с ветчиной, пожалуйста… да, теперь вы скажите, как это возможно! Этот молодчик из прерии, сын известного пьяницы, человек, который едва умеет читать и писать, говорит как адвокат! Что за выражения, что за обороты речи! В судах и тюрьмах он, очевидно, учился прилежнее, чем в нормальной школе.

— Школа жизни, Тикок. И вы можете гордиться, что попали к нему на прием.

— Ну, Бэлл, вы снова начинаете городить всякий вздор. Я думаю, ему все же не удастся вырыть мне яму из-за того, что я суду ничего не сказал о Буте и двенадцатом классе. Это же вообще не имело никакого отношения к краже.

— Как вообще Джо Кинг до этого докопался?

Тикок удивленно поднял свою склоненную над чашкой голову:

— Да, в этом вы правы. Как он вообще до этого докопался теперь, спустя семь лет!

В то время, когда в доме двух учителей происходил этот разговор, вечер в семействе Бут был отмечен неожиданным событием.

Мэри была выписана из госпиталя и делала свою работу, хотя спина у нее еще болела. Одно ребро было сломано, в другом была трещина. Гарольд тоже работал, не с великой радостью, но с той интенсивностью, какую предписывала ему отцовская строгость. Драка между детьми вызвала такой гнев старого Айзека, что в воздухе с тех пор так и висела опасность. Никто не был заинтересован в том, чтобы еще раз произошла семейная буря, и менее всего матушка Бут, которая была стиснута обстоятельствами со всех сторон, как человек между забором и лошадью. И вот что произошло в этот вечер.

Семья вся вместе сидела за обеденным столом. Здесь тоже не каждый день подавалось мясо или колбаса. Матушка Бут бросила тесто в кипящий жир и теперь раскладывала по тарелкам лапшу с жиром. Трапеза происходила в молчании. Отец семейства не любил разговоров за столом. Со времени крупной семейной ссоры и не чувствовалось потребности в разговорах. К тому же было ясно, что к зиме придется скот забивать, потому что огонь уничтожил слишком много лугов.

Когда поели и Гарольд уже был готов выйти из-за стола, отец сказал как бы между прочим:

— «Фольксваген» свой ты продай. Нам нужен на зиму корм. Имея деньги, мы прокормим на несколько голов больше.

Гарольд сделал робкую попытку спасти «Фольксваген».

— Лучше продать старый, «Студебеккер». Он все равно долго не протянет, и мы только позоримся перед людьми.

— Перед какими это людьми?! Автомобиль служит уже десять лет и прослужит еще десять. Всё, я сказал.

Гарольд замолк.

Тут послышался стук в дверь. Айзек Бут крикнул:

— Хэлло!

Вошел Джо Кинг.

Айзек сидел на своем стуле, как патриарх.

Гарольд поднялся. Он тотчас подумал о своих лживых показаниях, которыми чуть не довел Стоунхорна до гибели, и пытался установить, какое оружие было у его соседа и врага при себе на поясе, в сапоге или под курткой. Незваный гость, который, конечно, представлял себе, какое впечатление произвело его появление, оставался стоять между дверью и столом. Он сказал:

— Гарольд, ты койот и лжец! До пасхи ты признаешься и занесешь в протокол, что конверт с долларами, который ты по поручению мистера Тикока должен был взять из учительского стола двенадцатого класса и положить в ящик учительского стола седьмого класса, ты тайно подсунул на мое место. Мое место тебе было хорошо известно, ведь здесь лежала ручка с моими зарубками. Это знала вся школа, и ты знал тоже. Итак, я жду до пасхи, больше я не жду. я сказал, хау.