Ночь накануне
Шрифт:
Ускользающая картина вспыхнула на периферии ее зрения.
Бар. Громкая музыка. Люди смеются, разговаривают, их так много, что яблоку негде упасть.
Кейтлин сидела в кабинке, перед ней стояли два бокала. Она ждала, поглядывая на часы, заметила сквозь толпу, что на нее смотрит бармен, и понемногу отпивала из одного бокала… потом из другого… давай, Келли. Давай. Где ты, черт возьми?
Видение исчезло также быстро, как появилось, и Кейтлин не узнала ничего нового о том, что случилось. Но она не могла сейчас об
Она дважды проверила, заперты ли все двери, потом выехала на дорогу, двигаясь на восток из города, посматривая в зеркало заднего вида, не следует ли за ней кто-то из журналистов или полицейских.
– Ты параноик, - пробормотала она, увидев своё отражение в зеркале, когда остановилась на светофоре. Другие машины казались вполне безобидными, ни черного фургона, ни черного внедорожника с тонированными стеклами видно не было. Она пару раз для верности надавила на газ, двигаясь по темным, узеньким улочкам, потом отругала себя за напрасные опасения. Повернув на основную магистраль и выбравшись за пределы Саванны, она утопила педаль в пол, желая выбраться из города, подальше от полиции, от прессы, от темноты, окружившей прошлую ночь.
Ускоряясь, она чувствовала, как мысли мелькают также быстро, как крутятся колеса ее «лексуса».
«Так почему же Келли не позвонила?» – размышляла она, опуская солнцезащитный козырек.
«Может, и звонила. Пока ты гуляла с Оскаром. Или была в душе. Ты же отключила звук на телефоне. Ты знаешь, вполне вероятно, что одной из шестнадцати звонивших была Келли».
Закусив нижнюю губу, Кейтлин осознала свою ошибку. Она должна была прослушать сообщения и снова попытаться поймать сестру до того, как увидится с матерью. Теперь придется ждать несколько часов, а она не осмелится говорить о Келли в Оук Хилл.
Кейтлин крепко сжала руль, чувствуя, как потеют руки по мере того, как окраины перешли в поля и болота. Она поставила диск Спрингстина [1] и попыталась погрузиться в музыку E Street Band [2], но это оказалось ей не по силам. Она не могла забыть, что Джоша убили, что полиция считает ее причастной к его убийству, и что даже она сама не могла внятно сообщить о своем местонахождении и действиях в момент его смерти.
«И вся эта кровь в твоей комнате… как она туда попала? Из твоего тела? Да неужели? Если ты потеряла столько крови, то лежала бы сейчас в больнице, на переливании».
Она с трудом сглотнула, едва не пропустив поворот, шины заскользили по рассыпанному на обочине гравию. С бешено колотящимся сердцем она убрала ногу с педали газа.
«Так чья это была кровь? Джоша? Но он находился в своем доме в нескольких кварталах от тебя.
Может, ты перенесла тело.
Может, перевезла его в своей машине».
Ее желудок сжался.
Капельки пота выступили на лбу, и она окинула взглядом заднее сиденье. Никаких темных пятен. И на пассажирском сиденье тоже ничего. Разумеется, она Джоша не убивала и не перевозила его тело к нему домой. О чем она только думает? Это просто безумие.
«Сумасшедшая.
Как бабуля Эвелин».
Она задрожала. Сначала лишь живот, потом ноги.
Не надо… даже не думай об этом.
Она сосредоточилась на дороге. Асфальтовая лента с прерывистой средней полосой поднималась на ухабах и опускалась в узкие канавы. Женщина дышала неровно и неглубоко. В ее мозгу разворачивались ужасные картины. Джош за столом, в крови.
На краю стола лежала копия чертового иска, в котором говорилось, что смерть их ребенка произошла из-за ее небрежности.
Небрежности! Как будто Джейми не была для нее всем, смыслом ее жизни.
– Ублюдок! – выкрикнула она в сердцах, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы при одной мысли о часах, которые она провела у постели дочери, о безумной поездке в больницу, о парализующем страхе, когда доктора и медсестры в скорой пытались и не смогли вернуть к жизни ее драгоценную малышку, а потом… потом… ужасные слова, жалостливые взгляды, жесты, нежное прикосновение к ее руке, когда ей сообщили, что Джейми «скончалась».
– Мне очень жаль, миссис Бандо, - тихо говорил доктор Вогетт в приемном покое больницы с успокаивающими синими и зелеными диванами, пальмами в горшках и фоновой музыкой, тихо льющейся из встроенных динамиков. Серьезное лицо, глаза за очками в проволочной оправе выражали сочувствие.
– Такое иногда случается при вирусной инфекции. Мы сделали всё возможное…
– Нет, - яростно запротестовала она, едва не съехав с дороги.
– Нет, не сделали, ублюдок. Никто из вас не сделал всё возможное!
Едущий по встречной грузовик посигналил ей, а водитель выставил руку открытой ладонью, словно напоминая ей, какая она дурра. Все восемнадцать колес пронеслись мимо нее, увозя на себе свой груз - бензин.
– Да, да, знаю, - тихонько пробормотала она, стараясь восстановить контроль не только над машиной, но и над собой. Посмотрев в зеркало заднего вида, она увидела, что полуприцеп пропал за поворотом.
«Ты разваливаешься, Бедовая Кэти. Ты совершенно разваливаешься» - она почти слышала голос Келли, полный тяжких обвинений.
– Соберись, - она сбросила скорость у моста, потом заметила плантацию на другом берегу реки.
Оук Хилл.
Символ богатства Монтгомери.
Напоминание о том, что дни богатства и роскоши давно позади.
Намек на прежнюю Джорджию и благородные традиции южан.
И фасад. Чертово притворство. За крепкими дубовыми дверями, окнами с фаустированным стеклом и толстыми стенами, обшитыми белыми панелями, скрывались секреты, ложь и трагедия. И так много боли.
«Не думай об этом сейчас. Ты не можешь. Просто сделай то, что должна».